Профессор Лоуэл вздыхает и совсем недолго молчит. — Шаттл номер девяносто шесть был уничтожен во время усмирения бунта в Зоне С три месяца назад. Пилотом был Дрефер.

— Значит, первый пилот маршала… — Архейн не может заставить себя произнести имя. Будто бы его молчание способно вернуть мертвых к жизни.

— Был братом Фредера, — безжалостно подтверждает профессор Лоуэл.

— Фредер хочет занять его место? Нет. Не так. Он должен занять это место. — Архейн прищелкивает седьмым и шестым пальцами здоровой руки, начиная ерзать на койке. Ему хочется сорваться, сбросить исцеляющую капсулу и прямо сейчас бежать к директору, маршаллу, отцу, хоть кому-то! Что-нибудь сделать, доказать, что Фредер лучший пилот и…

— Он никогда не хотел места брата, пока тот был жив. И сейчас вряд ли думает, что сможет его заменить, — качает головой Кэллин.

— Скорее прикоснуться к тому, чем жил Дрефер, на чем летал. Быть не вместо, но рядом, — тихо шепчет Архейн, вспоминая свои детские попытки пробраться в шаттл старшего брата. Не пилотировать его, нет. Сделать лучше, найти уязвимость и залатать ее, сделать полет плавнее, быстрее, эффективнее. Почувствовать то же небо, оставаясь на земле.

— Мне казалось, что вы никогда не поймете друг друга. А, оказывается, ты способен понять его быстрее, чем я, — усмехается Лоуэл, покачивая головой. — Он не умрет, если новая мечта не исполнится — ритуал позволяет связать свою жизнь только с одной. Просто Фредер никогда не думал, что она исполнится в двадцать пять лет. Догадаешься?

Архейн отрицательно качает головой.

— Он всегда хотел, чтобы брат гордился им. Больше сотни писем Фредер получил после смерти Дрефера. В каждом письме — прощание и гордость, напутствия и обещание, что он выживет. И только в последнем письме ложь, ведь он не вернулся.

Архейн поджимает губы и отворачивается к стенке. Гордился. Дрефер однозначно гордился Фредером. И разве могло быть иначе? Фредер всегда все делал серьезно: учился, летал, помогал другим. Было бы лучше, если бы Фредер родился в генеральской семье Архейна. Так все бы были счастливы?

Архейн бы тоже хотел, чтобы им кто-нибудь гордился. Не считал идиотом, ни на что не годным. Не думал, что он бесполезная трата времени и ресурсов. Не решал, что он может быть хорош только как картинка, фальшивый образ успешного пилота из успешной семьи. Капсула пищит, втягивает свои омерзительные белые проводочки, отпускает исцеленную руку с тремя продолговатыми шрамами.

— Надеюсь, об этом разговоре ты не станешь трепаться, — цокает профессор Лоуэл, складывая руки на груди.

— Я хочу собирать корабли. Шаттлы, мягкопланы, крейсеры, мехи, дальнолеты. Хочу собрать их все, сделать такие, какие никто не делал. Хочу восстановить девяносто шестой шаттл третьей союзной армии, — шепчет Архейн, сжимая и разжимая пальцы вновь здоровой руки. — Хочу летать не в кресле пилота, а в частичке каждого созданного мной механизма.

— Тогда лети, — улыбается профессор Лоуэл, ободряюще похлопывая Архейна по плечу. Она уходит первой.

Архейн какое-то время разглядывает три бледно-зеленые борозды на левой руке, и странное чувство пузырьков в груди возвращается. Он выходит в коридор, и тот впервые кажется ему таким родным и уютным. Кажется, что вся академия теперь пропитана легкостью и радостью, а не беспросветной тоской. Кажется до тех пор, пока через три дня не прилетают они. Родители и старший брат.

— Три открытых перелома, — тцыкает Орлейн, покачивая головой. — Серьезно? Это того стоило?

— Мгм, — коротко мычит Архейн, не желая объяснять одно и то же в тысячный раз.

— Была бы здесь сестра…

— То сказала бы «уже такой большой, а дурь как у трехлетки». Я в курсе, — огрызается Архейн, вместо выпускного подпирая спиной стену у директорского кабинета. — Я всего лишь отказался от ваших желаний, а не умер.

— Ты…

— До встречи, директор Гллинхулл, — мягкий журчащий голос доносится у самой двери за секунду до ее открытия. Вежливый и жизнерадостный вид женщины сменяется поджатыми губами, полным обиды и возмущения взглядом. Несколько мгновений она пытается заставить своего сына утонуть в чувстве вины, но Архейн даже не пытается выглядеть покорным или провинившимся.

— Мама, — первым проявляет вежливость виновник семейного столпотворения. — Отец.

— Нет повода для ссоры, — крепко сложенный мужчина поправляет застежку нагрудного кармана и похлопывает сыновей по плечам. — Диплом ты не получишь.

Архейн спокойно кивает. Зачем ему диплом, полный фальшивых отметок?

— Ты. Будешь. Переведен. На четвертый. Курс. Конструкторов, — обиженно расставляет слова в предложение мама. — Неблагодарный ре…

— Эллейн, — обрывает причитания жены генерал Мурлейн. — Я видел записи с камер. Академии и Фредеру обвинения не будут предъявлены. Ты выбрал свой путь сам, теперь не жди от нас помощи.

Архейн кивает как заведенный болванчик, совершенно не вслушиваясь в слова. Какая разница, помогут ему или нет? Какая разница, что он будет учиться с теми, кто младше и отстанет от успехов своих однокашников? Он будет конструктором! Архейн готов плясать джумбу, петь гимн Империи, обнимать каждого встречного, даже если никогда не танцевал, совершенно не умеет петь и ненавидит лишние прикосновения.

«Тогда лети» теплом и мягкими пузыриками расползается в груди, опоясывает кожу, приподнимает уголки губ. Кажется, это чувство называется счастье.