— Ты хочешь сказать эти девятнадцать человек погибли зря? Погибли ради того, чтобы мы всё бросили и отсиживались по углам?

— Нет, Егерь. Ты не понимаешь опасности. У нас нет ни ресурсов, ни людей для повторной ходки.

— А ты предлагаешь отсиживаться, как крысам, терпеть нападки чудищ и постепенно пустеть? Это твоя тактика?

Мы буравили друг друга взглядами.

— Моя тактика — сохранение людей. Мы не сможем добраться до Сахалина ни сейчас, ни через пару лет. Я больше не рискну человеческими жизнями.

— Трус, — прошипел я, сдавливая ручки стула, — нас сожрут и не подавятся. На что ты рассчитываешь?

— Мы не доберемся до ковчега, Егерь. Но мы можем его построить. Здесь, в городе.

— Ром тебя убедил, да? Бегать по выжженным пустошам и пытаться вырастить картошку на мертвой земле лучшее, на что мы способны, верно?

— Только на это мы и способны. Не прыгнешь ты выше головы, Егерь. И я не прыгну. Ром предлагает отличную идею. У нас уже есть какая-никакая связь, а если ему удастся восстановить вышки в Иркутске, мы продолжим налаживать инфраструктуру, развиваться.

— Мы сгнием, Беркут. Ты сгниешь в собственном царстве построенном на костях. Те, кто погиб, не этого хотели. Они верили нам.

— Не смей трогать усопших! — взорвался командир, поднимаясь со стула. — Они сгинули из-за твоей идеи. Но не тебе с ней жить, а мне.

— Трус, — скрипнул я зубами, — чертов трус, который вцепился в труп прошлого. Ты боишься риска, живешь только в угоду себе. Хорошо жить за чужой счет?

Беркут ударил кулаком по столу, да так, что мебель покрылась тонкими трещинами.

— Заткнись, ей-богу, заткнись. Мы оба испачкали руки в крови.

Я посмотрел на него. Он действительно был зол. Таким редко его увидишь.

— Верно сказано. Только вот я от своей крови не отмываюсь.

Быстрым движением забрал наработки, сунул их в сумку.

— Прощай, Беркут. Поступай как знаешь, но я не дам смерти наших товарищей потерять смысл.

Дальше не стал слушать, что он говорил. После того как захлопнул дверь, твердо решил. Я найду ковчег, чего бы мне это не стоило.

Глава II. Покой

1

Осень — тоскливая пора. Вечно льют дожди, бьют грозы, а крышесносный ветер буйствует на занесенной ковром из жухлых, отдающей бронзой листьях, земле. Едва греющее солнце почти не выползает из мрачных, темно-синих туч и только изредка показывает свои раскидистые рыжие лучи.

Но Егерь любил осень. По странной причине он предпочитал меланхолию умирающей природы, что догорала последними красками цветов, радостному пению птиц, играющих в аккомпонент расцветающей весне. Ему нравилось видеть последние вздохи самой природы, перед тем как она умрет, чтобы вновь возродиться.

Егерь был из тех крепких мужчин, перед которыми любая жизненная невзгода рассыпалась в пепел, оставляя после себя лишь незамысловатые узоры в виде шрамов на теле. Ему было под пятьдесят, хотя его точного возраста никто не знал да и знать не хотел. Телом он напоминал могучего богатыря, с, тем не менее очень удрученным, уставшим, изъеденным морщинами лицом. Его глаза, что когда-то блестели ярким лазурным блеском моря, затянуло густым, клубящимся туманом, который, кажется, уже ничто не развеет.

Кавказец, который был им лишь наполовину, не торопясь вел 255 КРАЗ, проезжая по не раз проторенной дороге. Фасадом ей служили кривые, горбатые, сросшиеся друг с другом в уродливом танце тополя и березы. Часть из них лишь напоминала деревья: торчащие вверх, обнаженные пожаром пепельно-серые стволы являли собой результат кошмарно разбушевавшегося пожара, что пронесся волной по многим сибирским лесам.

Егерь не торопясь дернул коробку передач, отчего машина чуть прибавила ходу.

Черный клубок, сидевший на сиденье сбоку, слегка дернулся. Позже существо навострило уши, вытащило из укрытия морду, осмотрелось.

— Не смотри на меня так, Зевс — обратился Егерь к клубку шерсти, — ещё не приехали.

Зевсом кавказец называл отнюдь не греческого бога грома, а своего питомца, являющегося то ли волком, то ли псом. Во всяком случае, перевозчик привык считать его полуволком, сочетающем в себе лучшее от обоих видов.

И правда, внешне Зевс был очень здоровой и упитанной немецкой овчаркой, с черной, как смоль, гладкой шерстью и совершенно белыми, будто снег, слепыми глазами.

Полуволк лапой почесал ухо, потянулся, затем зевнул, похваставшись длинными и острыми, как шипы, клыками.

Егерь улыбнулся, почесал пса за ухом.

— Да, дружище, — сказал он, обруливая глубокую, размытую недавним ливнем, яму, — тоска смертная, согласен. Но, что сделаешь? Хочешь, книжек почитай.

Перевозчик иронично перевел взгляд на небольшую стопку книг, что уместилась меж сидений. Присмотревшись, можно было увидеть знаменитые работы Достоевского, Толстого, Булгакова, Тургенева.

Зевс лениво перевел свой бледный взгляд на труды классиков, после — на своего хозяина. Вероятно, читать пес не любил.

Возле книг на всякий случай лежал АКСУ 74 и старый-добрый ПМ, которые можно было использовать при первой необходимости. Но такой необходимости не возникало давно.

— Давай хоть музыку включим, — наконец сдался кавказец, — а то как на поминках.

Он покрутил магнитолу, встроенную в кабину. Та надоедливо покряхтела, но после нескольких попыток заиграла песню группы «Кино» — «Перемен».

Так они и ехали еще час. Лениво играла музыка, Егерь изредка что-то говорил, а полуволк в ответ зевал или рычал.

Когда солнце провалилось за горизонт, а луна смогла занять свой небесный трон, грузовик уже успел подъехать к девятому пункту.

Луна бледно освещала этот крохотный городок или, как его официально называли: пункт закрытого цикла жизнеобеспечения номер девять.

Таких пунктов в России было невероятное множество, но почти все из них до начала войны были строго засекречены. И когда появилась острая необходимость в спасении сотен тысяч гражданских, пункты пришлось открыть для всех беженцев.

Девятый был одним из первых пунктов, куда массово начали ломиться, лишенные крова люди. И вот, спустя почти пятнадцать лет после начала Последней человеческой войны, пункт еще держался. Да, твари время от времени осаждают его, еды совсем немного, а оружие и патроны постепенно заканчиваются, но, несмотря на всю ломящую тяжесть, пункт держался. Не в меньшей степени это была заслуга Виктора Рубахина — бывшего майора с одноименным прозвищем, отправленного сюда для защиты миряков. Он был достаточно мудр и крепок волей, чтобы продлить пункту жизнь. После всего, именно Рубахин взял на себя полную власть над городком.

Егерь подъехал к КПП, представляющему собой простецкий кирпичный домик, с треснувшими стеклами. Внутри горел свет, а в нем угадывалась объемная тень охранника. Дверь распахнулась, из КПП выскользнул короткий темный силуэт, со вскинутым наперевес автоматом Калашникова.

— Стоять! — неуверенно