Но вот вы отвлеклись от своих раздумий, моргнули – и вновь увидели землю, над которой летите. Это переключение с человеческого масштаба на планетарный дается сознанию столь легко, что кажется: в полете наши мысли приобретают какую-то особую грацию. Каковы отношения единицы и множества? А времени и пространства? Как настоящее выступает из прошлого, подобно огням людских жилищ, выступающим из ночной тьмы? – ответы на философские вопросы нигде не видны так отчетливо, как в самолетном окошке. Мы глядим в него, видим заснеженную горную гряду в свете уходящего дня или сполохи огней большого города и понимаем, что наш иллюминатор – просто зеркало, вознесенное над планетой.

Конечно, путешествие – это не самоцель. Даже для летчиков. И все же мы живем в счастливый век, дарующий нам на полном хлопот пути редкие часы высоты и легкости, когда можно заново открыть для себя смысл самых старых слов: путешествие, дорога, ветер, воздух, ночь, крыло, вода, земля, город. Из иллюминатора мы иногда глядим вверх, и на мгновение нас завораживают звезды или бездонная синева неба. Но чаще наши взгляды направлены вниз, туда, куда нас тянут мысли обо всем, что мы оставили на земле, и о скорой встрече, – мысли, летящие, словно облака над полузатененным миром.

Место

МНЕ ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ. Февраль, еще изрядно холодно. Мы с папой приехали из Массачусетса в Нью-Йорк. В аэропорту имени Кеннеди мы паркуемся на крыше терминала «Пан-Американ». Мы приехали встречать моего кузена, он погостит у нас пару месяцев. То ли мы слишком рано, то ли рейс задерживается. Какое-то время мы стоим под свинцовым небом и смотрим, как самолеты заходят на посадку, а потом тихонько подруливают к рукавам, что находятся прямо под нами.

Вдруг прямо перед собой я вижу лайнер из Саудовской Аравии. Я с детства люблю самолеты, но этот вызывает во мне какой-то неведомый доселе восторг. На его хвосте изображены пальма и меч, а на фюзеляже – название авиакомпании на незнакомом языке.

Сам не знаю почему – из-за погоды ли или из-за детского моего возраста, а может быть, из-за внезапного осознания, что кузен, с которым сегодня мы будем ужинать за одним столом, сейчас находится далеко-далеко в небе, – я буквально не могу оторвать глаз от этого самолета. Всего несколько часов назад он приземлился в Европе на дозаправку, а еще за несколько часов до этого был в Саудовской Аравии. Когда я просыпался, завтракал хлопьями и апельсиновым соком, садился в машину, самолет уже много часов находился в воздухе. Для него перелет через океан был таким же обычным делом, как для меня ежедневный путь до школы. Теперь мы с папой смотрим на последнее из его многочисленных перемещений в этот день. Самолет выруливает на стоянку. Прилетев из сказочной Саудовской Аравии в легендарный Нью-Йорк, пилот проделывает ровно то же самое, что мои родители по возвращении домой из супермаркета.

Все двери и люки самолета задраены. И я представляю себе, что он еще несет в себе частичку прошлого дня. Частичку дня какого-нибудь города с таинственным названием – Джедда, или Дахран, или Эр-Рияд. Названия эти я прочел на глобусе, стоящем в моей комнате. Я попытался вообразить себе Саудовскую Аравию – правда, мои знания о пустынях исчерпываются описанием Сахары в «Маленьком принце». Когда пассажиры этого самолета смотрели из своих иллюминаторов на воды Атлантического океана, штурмующего заснеженные берега Канады или Новой Англии, мы с отцом как раз ехали по старой обледенелой автостраде штата Нью-Йорк, которая никогда не приведет вас в Саудовскую Аравию, если только не доведет до аэропорта, до трапа самолета, похожего на этот.

Чудеса авиации не заканчиваются на том, что она поднимает нас в воздух. Авиация заставляет пространство исчезнуть. Во время полета пространство превращается в причудливую полупрозрачную картинку за стеклом иллюминатора, в изображение на экране бортового компьютера, прячется за облаками, проносится и тает, как реплика в ненароком подслушанном разговоре – ни слова не успеешь разобрать, не угадаешь даже язык. И вдруг понимаешь, что пара великолепных стальных крыльев уже перенесла тебя в новый день, в новое место, на твердую землю, и вот уже открыты люки и можно выходить.

Я сижу в кабине 747-го. Подо мной до самого горизонта раскинулись заснеженные вершины Роки-Маунтин. Мир поделен надвое – голубой верх, белый низ. Я что-то говорю о том, как легли под нами тени горной гряды. Капитан отвечает, что они попросту движутся по часовой стрелке, как и положено на гигантских солнечных часах Северного полушария. Диспетчер по радио сообщает: «на два часа» от нас движется другой самолет. Так мы понимаем, какой район неба нам следует осматривать. Другому самолету диспетчер сообщает, что мы находимся «на десять часов» от него. Лайнер который сначала был «на двух часах», постепенно перемешается «на три», потом «на пять», а потом мы теряем его из виду. «Временное» пространство провернулось, как шестеренки часов.

Джетлаг, или синдром смены часового пояса, возникает, когда мы слишком быстро пересекаем линии, которые прочертили на земном шаре, чтобы соотнести свет со временем, а время с пространством. Но наше ощущение места так же легко сбить с толку, как и наш цикл сна и бодрствования. Поскольку понятие джетлага относится только к нашей способности заблудиться во времени, я называю чувство спутанного пространства «плейслаг». Этот сбой в сознании – дитя победившей расстояния реактивной эры, и происходит он оттого, что наше первобытное чувство пространства не может угнаться за самолетом.

Для того чтобы ощутить плейслаг, нет нужды пересекать часовые пояса. Не нужно даже приезжать в аэропорт. Иногда после прогулки в лесу я вечером того же дня возвращаюсь в город. И там, окруженный бетоном, стеклом и ревущими машинами, спрашиваю себя: «Неужели сегодня утром я еще ходил между деревьями?» Умом я понимаю, что это было всего несколько часов назад, но ощущение такое, будто с тех пор прошла неделя.

Мы рождены для медленного передвижения по миру. Наша скорость должна давать возможность рассмотреть все по пути. Так наше окружение естественным образом меняется соразмерно течению времени, и то, что мы видели раньше, кажется дальше от нас. Но разница между лесом и современным городом столь огромна, что путешествие между ними воспринимается сознанием как временной скачок, научная фантастика.

Это верно для любого путешествия. Чем разительней отличаются ваши родные места от пункта назначения, тем сильнее вам будет казаться, что вы покинули их давным-давно. Самолеты просто доводят это ощущение до предела. Они могут доставить вас куда угодно,