Мешок Комаров унес в кладовку. А потом позвал жену.

Мария вошла в комнату и непроизвольно ахнула, всплеснув руками:

— Боже ты мой, что же здесь произошло!

— Ничего… Замой здесь все, — приказал Василий.

— А откуда столько крови? — тихо спросила женщина с легким то ли польским, то ли литовским акцентом.

— Да у гостя мово кровь носом пошла, — ответил Комаров, — вот и натекло. Вишь, и на меня малость попало, — показал он жене рукав спинжака. — Так что, ты это, приберись здесь хорошенько. Чтоб ни пятнышка не было! И спинжак отмой, чтоб не видно было, мне его еще носить.

— А гость куда подевался? — еще тише спросила Мария, избегая встречаться взглядом с мужем.

— Как — куда? — почти натурально удивился Василий. — Ушел! Нешто не слышала? Я его еще провожать во двор выходил, когда ты там с ребятишками возилась.

Ночью Комаров перенес мешок на пустующую соседнюю усадьбу и зарыл под лагами разобранного пола в полуразрушенном доме. А свежую землю завалил камнями и засыпал разным мусором…

Второе убийство Василий совершил через неделю после первого. На Смоленский рынок ехать остерегся, приехал на Конную площадь, где торговали лошадьми, упряжью и прочей конной утварью.

Долго высматривал покупателя на свою казенную лошадь, которую, естественно, продавать не собирался. Наконец высмотрел: мужик лет под сорок приценивался к мерину, которого хоть сейчас можно было под седло или в упряжь. Но хозяин мерина запросил столько, что покупатель — явно крестьянин из какого-нибудь подмосковного села или деревни — округлил глаза и, даже не пытаясь торговаться, резво отвалил в сторону.

— Лошадь ищешь? — быстро спросил его Комаров.

— Ну, ищу, — невесело ответил ему крестьянин.

— А мой коняга тебе, случаем, не сгодится?

— Продаешь?

— Продаю, — кивнул головой Комаров. — Карачаевская порода, — похлопал он по крупу лошади. И добавил: — А эта порода, сам небось знаешь, жуть какая выносливая.

— Это да-а, — протянул крестьянин. — Была у нас такая в хозяйстве. Добрая скотина! И сколь просишь? — поинтересовался он. — Небось тоже лихую цену запросишь. Они у вас тут в Москве ажно бешеные какие. У вас здесь все не так. Поросенка по цене лошади продаете, а лошадь по цене слона!

— Да не-е. — Василий даже мотнул головой, всем своим видом показывая, что и ему не по нраву московские цены. — Цену ломить не стану. Потому как деньги во как нужны, — провел он ладонью по горлу.

— Так сколь хошь за свово коня?

Василий назвал цену.

— Все равно много, — нахмурился крестьянин, хотя, похоже, цена его устраивала.

— Так я ж тебе еще и повозку даю в придачу, — принялся уговаривать Комаров.

— А на хрена мне твоя повозка сдалась? — укоризненно посмотрел на него крестьянин. — Она у тебя уж дюже старая. Того и гляди рассыплется прямо на ходу.

— Это верно, — охотно согласился Василий. — Я бы на твоем месте тоже ее не взял. У меня дома другая есть. Нова совсем! Во дворе стоит, тебя дожидается. Не хошь глянуть?

— Можно, — кивнул крестьянин.

Приехали к Комарову домой.

— А где повозка-то? — удивленно оглядев двор, спросил гость.

— Да я ее намедни соседу одолжил, — соврал Комаров. — Он скоро придет. А мы, его ожидаючи, покуда закусим.

Они прошли в дом, расположились в комнате. Мария быстро собрала нехитрую закуску и ушла.

— «На сухую» и кусок в горло не полезет, — прозрачно намекнул крестьянин и прищурился. Он, верно, считал себя шибко хитрым: и конягу щас ладную прикупит недорого, с новой повозкой в придачу, выпьет еще по такому случаю да и на дармовщинку прихарчится.

— Так мы смочим, не боись, — усмехнулся Комаров. — Такую покупку и обмыть не грех…

Он встал, подошел к шкафу и достал бутылку «белоголовой».

Выпили. Закусили.

Василий разлил по второму кругу: себе поменьше, гостю побольше.

Снова выпили.

Вдруг послышался какой-то шум во дворе, и он деловито спросил крестьянина:

— Глянь-ко, друг, не сосед ли подъехал?

Мужик привстал и глянул в окошко. В это время Комаров зашел сзади и, размахнувшись, сильно ударил его молотком по темени, пробив черепную кость. Мужик сел, голова его запрокинулась назад, и Василий, памятуя прошлый случай с чернявым, подставил под нее загодя приготовленный большой цинковый таз. Когда кровь перестала течь, положил тело крестьянина на пол, раздел его (деньги, весьма большую сумму, он обнаружил в специальном кармане, пришитом к подштанникам и застегнутом на пуговичку) и принялся связывать калачом. И тут крестьянин вдруг зашевелился, открыл глаза и вполне внятно произнес:

— Ты чего это, паскуда, делаешь-то? Убить меня собрался?!

Василий аж подпрыгнул от неожиданности, и у него мгновенно вспотело под мышками. Несколько мгновений он ошалело смотрел на голого мужика с размозженным черепом, силящегося привстать, а потом рыком бросился на него и принялся истово душить.

На шум прибежала Мария, ахнула, да так и осталась стоять на пороге, не в силах отвести взгляд от ужасного зрелища.

— Чего встала, топай отседова! — зло прикрикнул на нее Комаров, но та стояла как завороженная. — Не вишь, занят! Ступай, сказал! — уже прохрипел он, поскольку крестьянин продолжал отчаянно сопротивляться, елозил ногами по полу и тоже схватил его за горло.

Мария, прикрыв лицо краем платка, выскочила из комнаты. Крестьянин оказался невероятно крепким: еще минуты три он боролся за свою жизнь, а потом тело его обмякло, и он вытянулся во весь рост. Василий неистово продолжал душить его. Убедившись наконец, что мужик мертв, отнял руки от его шеи и сел, отдуваясь, на пол. Сердце колотилось так, что, казалось, стук его слышен в соседней комнате, где находилась перепуганная Мария с детьми. Отдышавшись, связал труп так же, как до того связывал чернявого спекулянта, потом засунул тело в мешок, крепко завязал и оттащил в кладовку.

Ночью Василий свез мешок на подводе в разоренное имение графа Орлова, где и закопал в глубокой яме, а место забросал всяким мусором и хламом.

После убийства крестьянина Комаров убивал уже по строго выработанному плану: приходил на Конную площадь якобы для продажи лошади, быстро и не торгуясь сговаривался с подходящим покупателем о цене и под разными предлогами заманивал его к себе домой. Щедро выставлял выпивку и закуску, а потом, улучив подходящий момент, когда покупатель захмелеет или чем-либо отвлечется, сильно бил тяжелым сапожным молотком несчастного по темечку, не забывая всякий раз подставлять под текущую кровь рогожку или цинковый тазик. Помня случай с ожившим крестьянином, набрасывал на шею жертвы веревочную удавку, которой еще минуты две душил уже бездыханное тело «для верности». Убедившись, что человек мертв, неспешно раздевал его догола, подсчитывал добычу, потом запихивал тело в мешок, который прятал до ночи в кладовку. А ночью вывозил труп куда-нибудь на пустырь, где и закапывал, либо запрятывал его в развалинах разрушенных домов, а то попросту сваливал в Москву-реку. Начиная с временно ожившего крестьянина и заканчивая однополчанином Семеном, осечек более не случалось…