Он заправляет на обводной свою уже заправленную машину, разворачивает обратно в город. И первым делом добрасывает до дома блондинку.

— Может, сначала Катю? — невинно хлопает она глазками и невзначай раздвигает ноги.

Какая прошаренная овечка тут! Неудивительно, что «братишка» бегает от нее, как черт от ладана! Такая в штаны на раз залезет. И будет ее там ждать большой сюрприз… И их всех, кстати. Потому что легенда треснет по швам, Зубову придется менять дислокацию, попутно поясняя начальству, какого, собственно, хрена легенда треснула и почему это он недосмотрел. А как тут, блядь, досмотришь, если объект рысит по ночам хер знает где, спасает вот таких вот дюймовочек и не слушает профессиональных рекомендаций? Ну ничего… Зубов ухмыляется мрачно, прикидывая, как, в случае наезда со стороны Москвы, напомнит о том, что был против ее поступления в университет, и что не может постоянно находиться рядом, потому что, во-первых, это как раз и будет выглядеть подозрительно для окружающих, и, во-вторых, недостаток бюджетирования не позволяет сидеть дома. Все таки, они — двое взрослых людей, им надо что-то жрать и во что-то одеваться. А деньги, капающие на карту, позволяют только квартиру снимать и худо-бедно на дошираке существовать…

Так что, либо пусть доплачивают и запрещают объекту лазить полный учебный день в универе, и тогда Зубов ее с чистой совестью будет запирать в доме и, возможно, привязывать к батарее (конечно, никто ему этого не позволит, но помечтать-то, помечтать!), или пусть вообще самого Зубова меняют, если не устраивают результаты. Последний вариант, кстати, самый лучший…

Размышления об объекте, как всегда, приводят в состояние привычного недовольства, член окончательно успокаивается и признаков жизни не подает.

Главное, на Клубничку не смотреть. По крайней мере, пока блондинку до дома не добросит. А вот потом…

О том, какие потом возможны варианты, Зубов старательно не думает. Очень старательно.

Потому на замечание блондинки, равно как и на ее недвусмысленное предложение, он отмалчивается и настойчиво рулит к нужному подъезду.

— Кать, пошли, у меня переночуешь, — повелительно командует надувшаяся блондинка, и Зубов начинает скрипеть зубами, прикидывая, как бы тихонечко уебать надоеду по тупой головешке и оттащить домой…

Но Клубничка только отрицательно мотает головой:

— Нет, я в общагу, а то, сама знаешь, коменда…

— Так она тебя не пустит!

— Я договорилась… А вот если ночевать не приду, то точно больше не пустит…

Блондинка смотрит зло сначала на Катьку, потом на индифферентную рожу Зубова, с трудом сохраняющего невозмутимость, и осатанело шарахает дверцей.

Патриоту, видевшему на своем веку многое, на такой пассаж откровенно похеру, всем сидящим в машине — тоже.

Зубов отъезжает со двора, останавливается под сенью вязов, в темноте, прикуривает, стараясь перебить насыщенный клубничный запах, и, не думая совершенно, спокойно предлагает:

— Перебирайся на переднее, Клубничка. Тут просторней.

Потом замирает, понимая, что ляпнул, но девчонка, не возражая, пробирается между сиденьями и шлепается на переднее. Ее пышная юбчонка на мгновение задирается, и совершенно ошалевший Зубов видит, наконец, то, о чем так долго размышлял на протяжении этого вечера.

Ее розовые трусики.

Это пиздец стоит ему последних крупиц самообладания, в штанах радостно во весь рост поднимается член, и только глубокая судорожная затяжка дешевого табака помогает немного унять зверя.

— Поехали, — хрипит Зубов, неожиданно для себя кашляя и задыхаясь от засевшего глубоко в носу клубничного аромата.

Девчонка невинно хлопает ресничками, дует губы и невинно поправляет юбочку. Щеки у нее красные, волосы — блестящие, пальцы — тонкие, ножки гладкие.

И эти гольфики.

Пиздец настал, короче говоря. Полный и окончательный.

Довезти бы эту заразу до общаги и высадить, наконец, из патриота.

Ну и потом домой можно. Только подрочить перед этим. Пару раз. Пару-тройку раз.

Зубов едет, не выпуская сигареты изо рта, быстро рулит по пустынным темным улицам проклятого городишки, где нежданно-негаданно нашлась его персональная клубничная беда.

Темноволосая, манящая.

Сидит рядом, смотрит в лобовое. Краснеет. Руки на коленках чинно так, аккуратно…

С ума сойти можно. Зачем согласился? Зачем предложил? Что делать теперь?

У общаги довольно большая стоянка, освещенная одним убогим фонарем, и потому вокруг темно.

Еще есть свет прямо возле входа. Но до него еще дойти по темени.

— Давай ближе подъеду, — решает Зубов, но Катя осторожно кладет узкую ладошку на его лапу на переключателе передач.

— Не надо… Там коменда… Может увидеть, спрашивать будет… — еле слышно шепчет она, а Зубов в этот момент ни о чем думать не может, только о ее пальчиках на своей руке. Прохладных. А ему жарко. Везде, сука, жарко!

— Ладно, — он не шевелится, он — камень, он — гребанный чурбан! Убирай свою руку и пиздуй от греха, Клубничка! — Иди. Я посмотрю, как дойдешь.

— Да. — Она, помедлив, убирает руку, и становится немного легче дышать, — я хотела поблагодарить… Если бы не вы… Я не знаю, о чем думала, зачем пошла опять с ней… Но, понимаете, Лола… Она такая наивная порой… И не очень осторожная. Хотела пойти одна. Если б с ней что-то случилось… Я бы не пережила.

— Она — взрослая телка, — грубо отвечает Зубов, досадливо морщась при одной мысли о таком тупом шантаже, на который ведутся всякие маленькие Клубнички, — ей не нужны няньки. Надо о себе думать в первую очередь. Эти утырки утащили бы вас в тачку, понимаешь? Если бы не я.

— Да, — эхом повторяет она, — если бы не вы… Спасибо вам.

Она неожиданно наклоняется и порывисто целует Зубова в щеку.

Вернее, планирует в щеку, но Зубов в этот же момент поворачивается и открывает рот для того, чтоб в очередной раз прочитать нотацию о вреде хождения всяких маленьких дурочек в коротких юбочках по злачным местам, где водятся злые животные…

Припухшие полные губки попадают как раз в его раскрытые губы и замирают.

Зубов тоже застывает от неожиданности, его тупо столбняк прихватывает. А вот Клубничка, переборов первую оторопь, неожиданно мягко и невинно проводит остреньким язычком по контуру его губ… И, пользуясь тем, что Зубов, похоже, в крио-сон впадает, взволнованно выдыхает и приникает опять, уже увереннее пробуя его на вкус.

Ее дыхание — полностью клубничное, нежное и чувственное. Неопытный поцелуй, кажется, длится и длится, а Зубов все отмереть не может, поверить в реальность…

Катя, похоже, совершенно не знает, что делать дальше, и потому, в последний раз лизнув его нижнюю губу, отстраняется.