— Я не лгунья! — вышло намного громче, чем следовало: пара прохожих с интересом обернулись. — То, что я не все о себе рассказываю и приукрашиваю факты — никому не вредит! И это не то же самое, что говорить всем, что твой отец — президент, или мама — директор школы.

— Ха.

— Ничего смешного! И это не твое собачье дело, что и кому я говорю. Как будто ты не используешь какой-то грязный трюк получая высокие отметки и при этом бездельничая на уроках! Уверена, что ты…

Осеклась, так как не ожидала такую резкую смену выражения лица — из насмешливого в крайне серьезное, даже раздраженное. Я точно кольнула в самый центр больной мозоли.

— Так я права… Ты — не гений самоучка, закончивший экстерном 11 класс, — я смаковала свое чувство победы (у меня получилось залезть этому гаду под кожу почти с первого раза), игнорируя тот факт, что с каждым моим словом черты его лица проступали резче. — В отличие от тебя я усердно работаю, чтобы держать свой средний бал на должном уровне. Не шантажирую и не подкупаю учителей или что ты там делаешь, чтобы ничего не делать.

Думала, он еще больше разозлиться, заедет кулаком в стену над моей головой — как бывает в кино — и уйдет, выплюнув мне в лицо что-нибудь гадкое или прорычав нечленораздельное: «Ты…»

Но нет. Влад Чернышев просто сложил руки на груди и усмехнулся.

— Так ты завидуешь?

— Нет.

— Правда?

— Нет!

Он снова усмехнулся, и мне захотелось заехать ему сумочкой по лицу (именно сумочкой, куда едва помещались нужные тетрадки и пенал. Учебники я всегда оставляла в школе. В кабинете у бабушки).

С шумом выдохнула через нос, проглатывая едкие слова.

— Думай, что хочешь. Я пошла домой.

Сказано — сделано. Поцокала по тротуару, обернувшись только раз, когда, миновав светофор, уже собралась повернуть в проулок, ведущий к моему дому.

И в этот момент почувствовала себя очень глупо. Фигура Влада медленно удалялась от меня. Он и не подумывал догонять меня или провожать глазами.

Б-р-р-р….

Эта Настькина болтовня о том, что мы созданы друг для друга, явно как-то прогрызла себе путь в мой мозг…

Дома меня, как всегда, ждал небольшой кавардак и запах маминого домашнего печенья.

— Привет, детка, — мама выглянула из кухни. Немного растрепанная, со следами муки на щеке и на домашнем платье. — Как дела в школе? Все хорошо? Никто не обижал?

— Мам, я не в пятом гласе, чтобы жаловаться тебе на одноклассников, — сняла сапоги и куртку. Потом только опомнилась, и, открыв дверь, поставила обувку в перегородку. Сумку тоже не стала оставлять на видном месте, повесив на крючок для одежды. Когда в доме почти годовалый ребенок, который уже встает, активно ползает и учиться ходить, все потенциально опасное и дорогое сердцу убирается, как можно дальше, и желательно подвешивается под потолком.

— Мой руки и садись пить чай.

Подавила внутренний вздох. Но все же улыбнулась. Мама ведь так старалась, убивая кухонную утварь и собственные нервы. Готова поспорить, первая порция печенек сейчас либо в миске многострадального кота, либо в мусорке. У мамы редко получалось сделать что-то идеально с первого раза, но она никогда не сдавалась. Пыталась и пыталась, пока не доводила до идеала. Это у меня от нее. И не только это. Еще и медленный, словно у ленивца, обмен веществ.

Мама не парилась. Никогда. И хотя она не была дородной дамой, перевалившей за центнер, за свой лишний вес она никогда не пережила. По ее убеждению — пока ИМТ в порядке, бить тревогу не стоит. И сегодня, как, впрочем, и всегда, она выложит мне на тарелку штуки 3–4 печенья, не меньше. И не то, чтобы заставит меня есть… Я сама съем их и не замечу, а потом буду пыхтя, делать жим лежа, засунув ступни под шкаф, лишенный нижней панели еще дцать лет назад. Древний, бабулин шкаф пережил и не такое.

Поэтому посиделки с претенциозными чашечками с золотой каемкой (у мамы красивый сервиз никогда не пылился на полках или антресоли) я редко принимала с большим энтузиазмом. Лизнешь шоколадку — и на следующее утро плюс кило? Как раз про меня. И эти три печеньки могут самым хитрым способом найти себе убежище в виде некрасивой складки у меня на животе.

— Са-са! — помыв руки и переодевшись в домашнее, я почти сразу попала в капкан маленьких ручек, крепко вцепившихся в мои трикотажные брюки. Сережка покачнулся, но потом найдя опору, косолапо встал и потянул ко мне свои пухлые ручки. — На!

Подхватила братика и легонько подкинула — отчего он залился смехом.

— Пойдем, Сержик. Буду скармливать тебе мамину смерть диабетика.

— Эй! — возмутилась мама, забирая у меня братика и усаживая его в детский стульчик. — Во-первых, ему нельзя такую твёрдую пищу…

— Да шучу я, — поспешно добавила, а то мама, чего доброго, перестанет меня с братом наедине оставлять.

— Я не договорила. Во-вторых, они замешаны по рецепту твоей любимой блогерши ФитоМаши98…

— Фитоняши.

— Из льняной муки, сахарозаменителя и моркови.

— Точно? — прищурила один глаз, пристально изучая снятую с верхушки сероватую печеньку: правая бровь неверующей скакнула вверх.

— Конечно. Я решила попробовать приготовить что-то из твоего чудо-рациона. Скину парочку кг — омоложу себя на пару лет.

Уже собиралась надкусить печенку, но тут же вскинулась.

— Ты? Похудеть решила…? У вас с папой все в порядке?

Мама издала смешок с чпокающим звуком откупоривая пюрешку с перетертой сливой.

— Конечно, я же после родов набрала. Сережка подрос, и с ним стала полегче, и дела в магазине пошли на лад, и мне больше не надо ночами просиживать за компьютером, заедая ночной жор бутербродами… Можно теперь и собой заняться.

Мама уже повернулась ко мне спиной, но в ее голосе не прозвучало ни намека на печаль или раздражение. Не было ни малейших признаков нервной дрожи, как при вранье.

Боже. Из-за сегодняшнего разговора с Владом, я даже собственную мать готова обвинить во лжи. И что, что она вдруг решила сесть за диету, в первый раз за мою сознательную жизнь?

Каждому порой хочется что-нибудь изменить в себе…

6

Наверное, впервые за все 10 лет, я села за уроки только под вечер. Однобокий разговор с Владом оставил неприятное послевкусие.

«В чем прелесть работать на износ, если об этом никто не знает?»

Его слова неприятными колокольчиками звенели в голове. От этого руки опускались впервые за