Он жил в Зимнем на правах домашнего юродивого, никому не мешал, зато с завидным постоянством присутствовал на собраниях Большого круга. Парню исполнилось двадцать семь лет. Он не стремился обзавестись семьей, проводил массу времени с животными, честно исполнял обязанности почтового голубятника и нес такую же чушь, как в детстве, когда ездил с караванами.

Давно канули в прошлое времена, когда караваны нуждались в дорожных телепатах, основные магистрали давно были очищены от бандитов и опасного зверья. Однако Христофора упорно пытались выманить или перекупить у Коваля Озерные колдуны. И на то имелись две причины.

Во-первых, голубятник не потерял способности видеть вперед и чувствовал вражеские мысли далеко вокруг. Дважды, благодаря Христофору, стража дворца пресекала попытки грабежа. А один раз он спас жизнь губернатору. Во-вторых, примерно раз за лунный цикл на парня накатывало: он принимался лепетать, не хуже отшельника, и выдавал поразительные сведения. Так, именно он поведал губернатору, кто из чиновников покрывает изготовителей "левой" медной монеты. В другой раз он сообщил, где и как высаживаются контрабандисты из Швеции, торгующие без уплаты пошлин. Этих шустрых ребят также "опекали" клерки и несколько продажных офицеров Пограничной стражи.

Первый Уголовный кодекс губернатор сочинил лично. Чтобы не особенно ломать голову, все должностные преступления чиновников, гражданских и военных, связанные со мздоимством и вымогательством, карались прилюдным повешением. Так было проще для судов.

И нагляднее.

Вполне естественно, что Христофора не слишком любили в Большом Круге. Под его взглядом каждый из Старшин чувствовал себя голым…

За две недели до старта экспедиции Христофор заявился к губернатору и очень серьезно произнес:

– Вместе плохо, порознь - совсем плохо. Вместе - ненадолго. Раздельно - навсегда…

Поэтому Коваль рассудил, что, помимо тигра, еще один острый нюх им в дороге не помешает.

Последним, на хвосте, размещался Митя Карапуз. Человеческое имя предводителю шайки чингисов дали уже в Питере. Митя был редчайшим представителем дикого племени. Он одним из первых дошел своим умом, что выгоднее сдаться и служить северному городу, чем постоянно находиться вне закона. Возможно, его сообразительность стала результатом воспитания родительницы, бывшей горожанки, украденной чингисами из каравана мамы Кэт и чудом дожившей в полевых условиях до старости. Читать и писать Митя не умел, но на русском разговаривал вполне сносно.

При весе в сто сорок килограммов и росте, как у императора Петра, Карапуз обладал неоспоримыми достоинствами. Без них он никогда бы не стал атаманом сотни клинков - банды, которая шесть лет как перестала быть дикой, квартировала в деревне и обросла семьями. И послушно выезжала в конные патрули.

Карапуз умел часами не вылезать из ледяной воды, укрощал диких лошадей и мог завалить лося голыми руками. А еще, - он обладал потрясающим чувством пространства. Перед подобным даром склонялся даже Качальщик Семен. Про кровавые "подвиги" конницы Карапуза до сих пор рассказывали шепотом.

Например, о том, как в бытность соборника Карина, Митя в одиночку просочился сквозь плотные заслоны солдат, вырезал караульных, и непонятно как, в неосвещенном лабиринте дворца, отыскал тайник с ценностями.

Митя был обязан Ковалю жизнью. Уже на губернаторской службе его опознал кто-то из давнишних недругов, в прошлом также дикарь. Затеялась свара, драчунов повязали, но Карапуз успел кому-то проломить череп. Согласно кодексу, смерть полагалась всем обнажившим оружие. Только так губернатор мог бороться с уличным насилием. Карапуза помиловали за заслуги на дипломатическом поприще.

Надо отметить, громоздкий жутковатый дикарь показал себя прекрасным дипломатом. Выслуживаясь перед губернатором, он один выезжал в лес и уговаривал разрозненные группки дикарей подчиниться законной власти. Это и определило выбор Артура: губернатор рассудил, что разумная гора мускулов в походе не помешает.

Вблизи Карапуз выглядел страшновато. Свои чумазые жесткие космы он стриг раз в год, очевидно, когда мылся. А из-за неправильного прикуса лицо капитана конной стражи выражало такое, что шарахались даже були в прибрежных тростниках…

Восемь человек, прижавшись к спинам крылатых змеев, прятали лица от встречного западного ветра.

Истошно голосил тигр, но его мяуканье моментально сносило в сторону. Кроме Артура и Семена, один лишь Карапуз летал без опаски и даже рисковал кормить драконов мясом, хоть и с безопасного расстояния. Остальные боялись высоты, но змей боялись еще больше. Глядя вниз, на убегающие огни предместий, Коваль в десятый раз спросил себя, что он будет делать, если найдет Проснувшихся, а те откажутся залезать в седла.

Сначала он хотел выпросить у Анны третьего большегрузного змея и гнать его порожняком, но тогда понадобился бы еще один Качальщик. Мало того что каждая летучая тварь сжирала за сутки половину теленка, второго безумца, согласного отправиться в зону грязной промышленности, всё равно бы не нашлось. Свирский предложил, если прибудет пассажиров, переправляться назад поочередно.

На высоте трех сотен метров болтанка постепенно прекратилась, змеи выровняли полет, перестали часто молотить крыльями, и Артур позволил себе распрямиться. При взлете, дабы не создавать дополнительного сопротивления воздуха, следовало щекой прижиматься к спине ящерицы.

С Балтики наползала свинцовая пелена туч. Семен вел Катуна строго вдоль береговой полосы. Артур вспомнил, как искрила вечерними огнями земля в те годы, когда он прилетал в Питер обычными авиарейсами. Не говоря уж о европейских столицах, куда они носились с профессором Телешевым на всякие конференции, посвященные анабиозу.

Сто тридцать лет назад по всей земле плясали огни, бурлящие озера крупных городов соединялись друг с другом огненными ручейками автотрасс и фейерверками поселков, а нынче за Ломоносовом Коваль различил лишь слабую цепочку сторожевых костров, двойным полукругом охвативших крайние фермы. Дальше расстилалась тьма. Он оглянулся и махнул рукой пассажирам, чтобы те пригнулись. Смешнее всех выглядел книжник, в намотанном до переносицы шерстяном шарфе, из-под которого торчала седая бородка. Артур улыбнулся, вспомнив иллюстрации к романам древних фантастов, где перекачанные анаболиками отважные герои и томные дивы спускались с неба чуть ли не нагишом, небрежно держась за холку летучих красавцев. В реальности на километровой высоте и скорости выше двухсот километров в час можно было запросто обморозиться, получить полный комплект фронтитов и отитов и вдобавок нажить проблемы с позвоночником.

Пилоту приходилось тяжелее всех. В отличие от голливудских головастых чудовищ, попиравших в полете основы аэродинамики, Катуника летела, вытянув шею, точно утка. Ветер бил Артуру прямо в лицо, а под коленями методично перекатывались лопаточные кости. За полчаса подобного удовольствия, если не следить за посадкой, задница превращалась в сплошной синяк. Но имелись и некоторые плюсы.

За пару минут передняя часть зверя разогревалась свыше тридцати градусов, спасая пилота от обморожений.