И вот представьте: такой энтузиазм, порыв в будущее — а тут под ногами путается и всем мешает некий полубезумный старикашка. Все твердит про исторические ценности и повторяет странное слово «либерея». Что за «либерея» такая?! При чем тут история? Чего назад оглядываться, когда коммунизм вот-вот наступит?

Человека, положившего жизнь на изучение загадочного подземного мира, звали Игнатий Яковлевич Стеллецкий. Он родился в 1878 году в Екатеринославской губернии в семье учителя. Окончив Киевскую духовную академию, уехал работать учителем в Палестину, где всерьез увлекся археологией. Израиль, Палестину недаром называют страной тысячи пещер, причем пещер рукотворных: подземных чудес там немало. Это и лабиринт ходов под Храмовой горой, и Кумран… Вернувшись в Москву, Стеллецкий принялся искать подобные катакомбы и у нас, организовав Комиссию по изучению подземной старины. Он и его ученики без всякого специального оборудования, имея лишь свечи и лопаты, раскапывали заброшенные подземелья и, надо признать, нашли немало интересного. Так, Стеллецкий утверждал, что обнаружил ход под Москвой-рекой, якобы прорытый зодчим Азанчеевым при царе Алексее Михайловиче. Один его конец выходил на поверхность в Охотном ряду, а другой — рядом со знаменитым «Домом на Набережной», или «Домом Совнаркома».

В начале 1910-х Стеллецкий серьезно увлекся поисками библиотеки Ивана Грозного. Эта легендарная либерея (от лат. liber — «книга») изначально принадлежала византийским императорам и собиралась на протяжении многих веков, а в Москву попала в качестве приданого византийской царевны Софьи Палеолог, бабушки Ивана Грозного. Софья приказала хранить их в подвале под церковью Рождества Богородицы в Кремле, устроив там специальный тайник. Это было мудрым решением: летописи повествуют о десятках пожаров, опустошавших Москву. Сохранились ее каталоги, приводящие в священный трепет современных библиофилов. О либерее упоминали некоторые приближенные Ивана Грозного… а потом в последние годы царствования, когда здравый смысл первого русского царя сменился безумием и лютой злобой, либерея куда-то исчезла. Предполагают, что она была спрятана, скрыта, замурована в неком подземном тайнике.

Но какое все это имеет отношение к метро? Самое прямое! В 1930-е годы Стеллецкий был активнейшим членом археологической комиссии, сотрудничавшей с Метростроем. Ее задачей было изучение памятников старины, встреченных на пути трасс метро. Положение ученых было довольно двусмысленным: им приходилось сдерживать безудержный энтузиазм героев-метростроевцев, подчас навлекая на себя обвинение в саботаже. Стеллецкий сетовал, что стремительные темпы ведения работ метро устраняют возможность тщательного и кропотливого исследования встреченных сооружений древности. «Натыкавшиеся на них рабочие не отдавали себе отчета в их научной ценности и значимости и потому никому вовремя не давали знать о таких открытиях, как не заслуживающих, по их мнению, внимания. На упрек, обращенный к рабочим на местах, всегда следовал один ответ: нам никто не сказал, что это интересно или нужно», — писал он.

Но все же Стеллецкий получил пропуск, дававший ему право посещения тех шахт метро, где велись земляные работы. А при прокладке первой линии строители разрыли многие исторические районы! Дорогого стоит одно только Красное Село, процветавшее при князе Василии Темном (ныне станция Красносельская). Там на несуществующем уже пруду некогда проводились языческие праздники — русалии, и в мутных водах того пруда топили невинных девушек, принося их в жертву богам. Потом Петр Первый праздновал там взятие Азова, устроив потешный бой. За века на дне пруда скопилось немало ценных вещей.

Находки не прекращались и позднее. В районе реки Неглинной, на берегу которой была царская аптека, нашли аптекарскую посуду. Под Александровским садом — древнее оружие: штыки, ядра, копья, пистолеты с ударно-кремневым замком. В кладке Китайгородской стены в трещине был спрятан узел с шелковой одеждой. Среди других вещей здесь была и летняя накидка — цветной охабень, напоминающий сохранившиеся одеяния Ивана Грозного. У Парка культуры был найден клад — 500 серебряных монет, отчеканенных в XVII веке. Пару раз археологам удавалось помочь несведущим в истории строителям. Так, при проходке станции Дзержинская (ныне Лубянка) внезапно в забой хлынула вода. Сколько ни наращивали в кессонах давление — не помогало, вода продолжала поступать. И тут Стеллецкий объяснил причину: в районе стройки некогда стояла башня, от которой сохранились только подвалы. В них веками скапливалась дождевая вода, вот она-то и хлынула в забой. «Как только этот запас иссякнет, течь прекратится», — заверил он. Так оно и получилось.

Но затем в конце 1934 года произошло событие, во многом изменившее политику властей: был убит председатель Ленинградского горкома ВКП(б) Сергей Миронович Киров. И хотя современные исследователи сходятся в том, что причиной преступления была банальная ревность, в тридцатые официальной версией являлся антисоветский заговор. С этого момента НКВД стал уделять вопросам безопасности намного больше внимания, нежели раньше, усугубился и конфликт археологов с властями. Интересы науки и НКВД категорически не совпадали! Сотрудники госбезопасности вовсе не были расположены изучать подземные ходы столицы, и тем более раскрывать их для широкой публики. Наспех изучив расположение ходов, гэпэушники всегда отдавали распоряжения засыпать подземелья. Современные диггеры подтверждают: в окрестностях метрополитена, особенно в центре города, в районах, примыкающих к Кремлю, таких засыпанных ходов очень много. Стеллецкий возмущался, протестовал, даже не побоялся обратиться напрямую к Сталину — но все было бесполезно. Вскоре началась Великая Отечественная война, и москвичам уж точно стало не до истории и не до таинственной либереи. А потом московское метро чуть было не уничтожили.

То были страшные дни в жизни города, задуманный Гитлером блицкриг казался вполне реальным. Один за другим пали города Украины и юга России, Москву захлестнула паника, люди бежали из города на восток, бросая квартиры, вещи… Увозили лишь самое необходимое. Склады были открыты, и все мало-мальски ценное раздавалось жителям: уж лучше своим, чем врагу.

Это было 16 октября 1941 года — в тот день метро не работало, а Лазарь Каганович, десять лет назад сделавший доклад о начале его строительства, теперь подписал приказ о минировании и затоплении московской подземки.

Сталин некоторое время колебался. Его «Ближняя дача» была полностью подготовлена к взрыву, на Центральном аэродроме вождя ждали самолеты, а за Рогожской заставой — поезд. Существует легенда, что бывший семинарист в тот день даже посетил блаженную Матрону Московскую, спрашивая совета, но никаких подтверждений этому нет.

То ли по совету ясновидящей монахини, то ли просто вспомнив слова древней императрицы, что царская порфира — лучший саван, после дня колебаний Сталин отказался от бегства и решил остаться в столице. Приказ о взрыве и затоплении метро был отменен, разобранное оборудование было приказано в срочном порядке смонтировать обратно, и 7 ноября 1941 года на Красной площади состоялся один из самых знаменитых в истории страны парадов, с которого войска шли прямо на фронт. В тот день по личному указу Сталина были расчехлены и зажжены кремлевские звезды, убрана маскировка с Мавзолея Ленина, благо низкая облачность и снегопад препятствовали вражеским бомбардировкам.