При всей жестокой эффективности этого метода он породил в ее сознании чарующий и странно загадочный образ.

Они начали спускаться по склону в лес. Справа запел жаворонок, и Адела посмотрела в светло-голубое небо, и тут она осознала, что Вальтер что-то говорит ей.

– Беда с тобой… – начал он, но Адела не стала его слушать.

По мнению Вальтера, с ней выходили сплошные хлопоты.

«Попробуй ходить элегантнее, – говорил он. – Или почаще улыбаться. Или платье смени».

«Ты недурна собой, – удосужился он сказать ей неделю назад. – Пусть даже некоторые сочтут, что лучше тебе постройнеть».

Это был новый изъян.

«Так и говорят?» – спросила она кротко.

«Нет, – поразмыслив, ответил он. – Но мне сдается, что могут».

Впрочем, под всеми упреками и легким раздражением от ее присутствия скрывался один колоссальный недостаток, который Адела была бессильна исправить. «Я уверена, – горько улыбнулась она про себя, – что, будь у меня огромное приданое, он счел бы меня красавицей».

Жаворонок виднелся высоко в небе как крохотное пятнышко, его голос был звучным и чистым, как колокольчик. Адела улыбнулась, затем повернулась, заметив какое-то движение.

По вересковой пустоши к ним стремительно приближался одинокий всадник. Он был одет в темно-зеленое и в охотничьей шляпе, но еще до того, как Аделе удалось рассмотреть всадника получше, ей стало ясно по великолепному гнедому скакуну, что это не простой сквайр. С какой непринужденной грацией скачет к ним этот огромный конь! Зрелище наполнило ее трепетом. Наездник же впечатлял не меньше скакуна. Когда он подъехал ближе, Адела увидела высокого темноволосого мужчину. Орлиное лицо – нормандское и немного суровое. Она предположила, что ему лет тридцать и он отличается врожденной властностью. Проезжая, он учтиво прикоснулся к шляпе, но головы не повернул, а потому Адела не поняла, заметил он ее или нет. Подъехав к авангарду отряда, он отсалютовал Коле, который с очевидным почтением ответил на приветствие. Интересно, подумала Адела, кто этот опоздавший, и с неохотой повернулась к Вальтеру, который, как оказалось, наблюдал за ней.

– Это Хью де Мартелл, – произнес он. – Владеет крупными поместьями на западе Нью-Фореста. – А затем, едва она начала говорить, что тот выглядит довольно холодным и неприятным, Вальтер издал смешок, от которого ее покоробило. – Тебе его не видать, маленькая кузина. – Он ухмыльнулся. – Уже застолбили. Мартелл женат.

Утреннее солнце поднялось уже высоко, однако, несмотря на окружающее спокойствие, жене все же казалось, что Годвин Прайд немного рискует. Обычно он успевал закончить вскоре после рассвета.

– Ты знаешь закон, – напомнила она.

Но Прайд молча продолжал свое дело.

– Здесь они не пойдут, – наконец произнес он. – Не сегодня.

Сладко пахло травой. На шею Прайда чуть не села муха, но передумала. Еще через пару минут пришел мальчонка и встал рядом с матерью понаблюдать за отцом.

– Я что-то слышу, – заметила она.

Прайд помедлил, прислушался и спокойно взглянул на нее:

– Нет, ничего.

Деревушка Оукли состояла из кучки крытых соломой лачуг и небольших усадеб, соседствовавших с лужайкой, болотную траву на которой недавно скосили. Дальше был мелкий пруд, беспорядочно покрытый ковром маленьких белых цветов. Там и сям вокруг пруда росли два небольших дуба, ясень и несколько кустов утесника и ежевики. Хотя трава была короткой и грубой, на ней паслись три коровы и пара пони. Сразу же за деревней каменистая тропа уходила в лес, где вскоре спускалась к речушке с высокими берегами. На восточном краю деревушки, чуть в стороне, находилась усадьба Годвина Прайда.

Годвин Прайд. Более саксонского имени не придумать, однако было видно, что у владельца этого имени другие предки. Прайд, снова взявшийся за работу, наклонился, но когда выпрямился, чтобы ответить жене, до чего же ладным предстал! Рослый, с прямой спиной, густые каштановые кудри падают на плечи, а усы и борода под стать шевелюре; здоровый носище, блестящие карие глаза – все указывало на то, что он, как многие жители Нью-Фореста, по крайней мере отчасти, – кельт.

Пришли римляне, пришли саксы. В частности, юты, ветвь саксов, обосновались на острове Уайт и в восточном районе Фореста, известном как земля ютов. Но в этой изолированной области, густые леса, бесплодные пустоши и болота которой не привлекли особого внимания, спокойно жили остатки старого кельтского населения. Поистине, их жизнь при своих дворовых хозяйствах, скромная, но хорошо приспособленная к лесной среде, почти не изменилась с древнего и отрадно мирного бронзового века.

При Руфусе для мужчины, особенно крестьянина, фамилия была делом редким. Но в Форесте проживало несколько семей Прайд. В переводе со староанглийского это означало некоторую заносчивость, но в смысле чувства собственного достоинства, независимости духа и знания того, что древний Королевский лес принадлежал им и они могут жить в нем как пожелают. Саксонский аристократ Кола неизменно советовал приезжающим нормандцам: «Этих людей проще уговорить, чем отдавать им приказы. Их не согнуть».

Наверное, по этой причине даже могущественный Вильгельм Завоеватель пошел на некоторые уступки, когда основал Нью-Форест. В том, что касалось земли, многие поместья уже принадлежали королю, так что гнать никого не пришлось. Кое-какие он отобрал, но большинство тех, что находились вблизи границ Фореста, лишились только лесов и вересковых пустошей, которые пошли под королевскую охоту. Что до людей, то нескольких саксонских аристократов, вроде Колы, не тронули, так как те показали себя полезными, и Кола, опасаясь за жизнь, вел себя осторожно. Другие лендлорды, как и саксонская знать по всей Англии, потеряли земли, а крестьяне либо перебирались в новые деревни, либо, подобно Паклу, выживали за счет лесного промысла.

Нормандские лесные законы были и впрямь суровы. Преступления делились на две общие категории: «vert»[6] и «venison»[7]. Под «vert» подпадала растительность: запрет на вырубку деревьев, строительство ограждений – все, что могло повредить ареалу обитания королевских оленей. Это были меньшие преступления. Под «venison» подпадало браконьерское истребление животных – оленей в первую очередь. Вильгельм Завоеватель распорядился наказывать за убийство оленя ослеплением. Руфус пошел дальше: крестьянина, убившего оленя-самца, приговаривали к смерти. Местные жители люто ненавидели лесные законы.

Но у народа Нью-Фореста еще сохранились древние права землепользования, которые Вильгельм Завоеватель в основном оставил в неприкосновенности, а местами даже расширил. Так, в деревне Прайда, хотя кусок земли по соседству с его двором отобрали по лесному закону – он расценил это как обман, – Прайд имел право, за исключением определенных запретных периодов года, пасти сколько угодно скота и пони на всей территории Королевского леса, осенью выгонять свиней, чтобы те могли кормиться желудями, добывать для обогрева торф и собирать хворост, которого всегда было в избытке, и папоротник-орляк, который шел животным на подстилки.