В общем, вы всё поняли, слышали не в первый раз, да? Хотя, как понимаете, привыкнуть к этому невозможно. Примерно с той же степенью нереальности, как не встретить дьяка на государевом дворе. То есть это по факту невозможно.

– Явился не запылился, – приветствовал меня стоящий за воротами гражданин Груздев Филимон Митрофанович, самый страшный сон всего отделения милиции.

Между собой мы называем его «геморрой во плоти», «происки Америки», «буревестник думского приказу», ну и ещё ряд уже не вполне приличных прозвищ. Любые попытки хоть как-то смягчить нашу вечную войну к положительным результатам не приводили. Даже когда он нам помогал, а один раз вообще чуть не женился на вдовой Митиной маме.

– Куды ты прёшь, милиция неподкованная?!

Дьяк едва успел отпрыгнуть в сторону, когда наша рыжая кобыла чуть не цапнула его зубами за длинный нос. Промахнулась, к сожалению.

– Не лезьте под колёса опергруппы! У меня срочное донесение к царю! – на весь двор проорал я, спрыгивая с телеги. – Мужики, пропустите без записи?

Царские стрельцы кивнули, они знали нас не первый день и, уж как водится, в бюрократических приёмных не томили.

Пока дьяк матом лаял меня и раздражённую несправедливым обвинением лошадь, я быстренько взлетел по ступенькам на третий этаж царского терема.

– Где Горох?

– Государь бояр слушать изволит, – шёпотом объяснили мне два бородача с топориками у дверей. – Но ты заходи, сыскной воевода, ежели что, уже два раза об тебе вспоминали.

– С меня причитается, парни, обращайтесь!

– Понимаем, сами службу несём, – весомо подтвердила царская охрана, опуская бердыши и, соответственно, пропуская меня в зал заседаний боярской думы. Ох и страшное это место, доложу я вам…

– Никита-ста Ивашов, сын Иванов, – доложили стрельцы, распахивая передо мной двери. – Сам сыскной воевода царю Гороху челом бьёт и нижайше принять просит!

Я кротко выдохнул и шагнул вперёд. Это как прыжок с разбегу в крещенскую прорубь!

В думе ко мне хорошо относится лишь один старый боярин Кашкин да пара-тройка сочувствующих молодых бояр. Прочие находятся под влиянием пузатого думца Бодрова, на которого в свою очередь изо всех сил давит его жена. В общем, там всё запутано, тёмно, сложно и стрёмно, не пытайтесь понять, я сам в каждодневном недоумении. Чего я ей такого сделал, если мы даже и не встречались ни разу?

Однако царь Горох продолжал прислушиваться к милиции чисто из принципа, так как абсолютизация власти штука опасная во все времена.

– Ну заходи, заходи, сыскной воевода, я на тебя гневаться изволю, – в традиционной русской манере принял меня наш государь. – Жалуются граждане! Вот, целую петицию на латинский манер накатали, а дьяк Филимон Груздев все претензии народные к милиции записать успел да через бояр моих верных пред очи мои светлые представил.

Бояре грозно хмурили брови, исподлобья прожигая меня многообещающими взглядами. Чего уж, один раз они меня прямо тут, в царском дворе, едва не повесили! Навалились пятьдесят на одного, тот же дьяк Филька верёвку притащил, и если б не Горох…

– Что скажешь, милиция? Велю тебе при всей думе боярской ответ держать.

– Подтверждаю, – честно кивнул я. – Жалобу писал гражданин Груздев, очи у вас светлые, ответ держу. Ещё вопросы есть?

– Так что ж, бояре, есть ли у нас ещё вопросы? – Царь выгнул соболиную бровь дугой.

– Дык… не отказывается ни от чего вроде… казнить бы по случаю, государь?

– Казнить – это дело нехитрое, однако ж обратно ему голову не пришьёшь. Раз всё признаёт и кается, стало быть…

– Миловать, что ли?! – едва ли не со слезами взвыл толстяк Бодров, закусывая бороду. – Что за жизнь настала, что за порядки? Хочешь человека на плаху отправить, а фигу! Законы какие-то понавыдумывали…

– Я так понимаю, это вы сейчас на царя наезжаете, гражданин? – строго заметил я. – Будете заявление писать или сразу пешком на каторгу? Сочувствующие есть? Кто ещё разделяет вашу точку зрения? С кем вы состоите в переписке? Сколько человек вовлечено в вашу тайную организацию? Минуточку, я достану блокнотик. Итак, записываю!

– Бежим, православные! – истошно завопил кто-то из самых первых рядов. – Милиция дело шьёт, срок мотать заставит, небо в клеточку, друзья в полосочку. Бежи-и-им!!!

Собственно, и минуты не прошло, как заседание думы было приостановлено в связи с отсутствием ранее присутствующих. Это стадо бородатых слонопотамов с посохами и длинной родословной успешно затоптало в пути гордого дьяка Груздева, автора очередной петиции «от народа супротив органов». Наверное, можно было бы чуточку позлорадствовать, но ведь дьяк-то всё равно выживет, он у нас как цветок в проруби – суть неутопляемый.

– Пошли ко мне, Никита Иванович. – Горох снял корону, повесил её на спинку трона и протянул мне ладонь. Рукопожатие царя было крепким и тёплым.

– Нет, к вам пойди, вы настойками угощать станете, а у меня дело серьёзное.

– Да я уже третий день капли в рот не беру. Ей-богу! Кстати, зануда ты и есть.

Угу, можно подумать, он сам не берёт. Ему царица не позволяет. Лидия Адольфина, бывшая австрийская принцесса, сухая, как швабра, но с четвёртым размером бюста, гвардейской выправкой и нежнейшим сердцем, всегда искренне заботилась о здоровье мужа.

Тем более после недавнего приключения на Стеклянной горе. В смысле, когда они оба вернулись в Лукошкино, надёжа-государь, он же рыцарь, паладин, Лоэнгрин мэйд ин Раша, на радостях запил, и пил ровно неделю! Так что нет, я ему не собутыльник, он же опять сорвётся, и тащи его за шиворот из синей ямы, а его величество руками-ногами упираться будет и мне же казнью грозить.

– Чего там у тебя приключилося, рассказывай.

– Кхм, ну если честно, то проблема серьёзная. – Я прокашлялся, огляделся по сторонам и вполголоса тихо прояснил государю сложившуюся ситуацию.

Горох охнул.

– Царица знает?

– Надеюсь, ещё нет. Но как только в вашей канцелярии вскроют официальное письмо…

– Немецкую слободу под охрану!

– Уже.

– Ягу твою, милейшую бабушку, чтоб её ангелы на небеса от нас живьём вознесли, спрячь где-нибудь подальше!

– Она в отделении, за ней Олёна смотрит.

– Кнута Гамсуновича велю сей же час…

– Он тоже в отделении, под Митиной охраной.

– Слушай, а зачем тебе вообще царь, если ты и так всё знаешь?! – на минуточку обиделся Горох, но так же быстро остыл. – К тебе поеду. Изволю с послом немецким да Бабою-ягой лично переговорить. А покуда никому ни слова! Ежели только бояре мои прознают…

Двери распахнулись так, словно их тараном вышибли. Одна створка повисла на косяке, другая хлопала, словно флюгер на ветру, а на пороге стояла бледная от ярости царица Лидушка.