могла увидеть, а затем я вижу большую группу перепачканных сажей мужчин, собравшихся подальше от здания, и облегчение, которое я испытываю, ощутимо.

Где Коннор? Отец? Найл? Я лихорадочно оглядываю толпу, когда София начинает бежать за Лукой, а Катерина быстро движется туда, где она видит Виктора. Я замечаю своего отца, сидящего на краю низкой стены с опущенной головой, и начинаю подходить к нему. Я не могу пойти к Найлу, который проверяет других мужчин, и я не вижу Коннора.

Звук бьющихся окон резко разворачивает мою голову, и я замечаю двух мужчин, спускающихся по пожарной лестнице. Огонь вырывается из окон повсюду вокруг них, и я издаю свой собственный крик страха, когда вижу, что это Лиам и Коннор, и в следующее мгновение вижу, как пожарная лестница отрывается от здания, а они оба цепляются за нее. Я прикрываю рот рукой, наблюдая, как они прыгают, застыв на месте на полпути к моему отцу. Я вижу, как они падают на тротуар, вижу, как Коннор переворачивается, а затем, когда он встает, у меня почти кружится голова от второй волны глубокого облегчения.

Он жив. Он в безопасности. Мне требуется вся моя сила, чтобы не броситься к нему. Я должна физически остановить себя, поднимаясь на цыпочки и стискивая зубы, потому что в этот момент, видя его потемневшие от сажи каштановые волосы на солнце и мускулистое тело, поднимающееся с бетона лицом к лицу с его братом, я ничего так не хочу, как перебежать улицу и броситься в его объятия. Он мог умереть. Я могла потерять его навсегда, и все остальное, все остальное меркнет в свете этого факта, и в свете знания, что он жив, и у нас больше шансов исправить это между нами. Возможно, вместе мы найдем что-то большее, чем заключенная сделка. Ровно до этой секунды я не осознавала, как сильно этого хочу, или не ощущала тяжесть знания так остро, как Коннор. Он даже не дал мне знать, что происходит. Он не потрудился предупредить меня. Не потрудился попрощаться на случай, если у них ничего не получится.

Это понимание кажется хуже всего.

Сначала он не замечает меня, когда, спотыкаясь, переходит дорогу, его походка скованна из-за падения, его кашель слышен с того места, где я стою. Все мужчины кашляют, дышат с большим трудом, некоторые из них сидят на тротуаре. Мне удается дождаться, пока Коннор окажется в нескольких футах от меня, прежде чем подойти к нему.

— Коннор! — Зову я, настойчиво произнося его имя, не в силах скрыть хриплый страх в своем голосе. Он резко поднимает голову, и на мгновение, прежде чем он тщательно закрывает лицо, я вижу что-то в его глазах, отчего кажется, что он почти счастлив видеть меня. Это исчезает почти мгновенно. Его лицо каменеет, когда он видит меня, и все его тело напрягается, как будто он пытается выглядеть так, будто ему не так больно, как есть на самом деле.

— Сирша. — В его тоне нет эмоций, когда он произносит мое имя. Ни намека на то, что он рад меня видеть. Что он вообще думал обо мне, когда пытался спастись от огня. Меня это не удивляет, но причиняет боль, как бы сильно я ни хотела притвориться, что это не так.

Если бы я пошла к Найлу прямо сейчас, он бы заключил меня в объятия, притянул к себе и поцеловал в волосы. Я вдыхала бы его дымный запах, чувствовала горячее прикосновение его тела и знала, что он жив, что он в безопасности, что он думал только обо мне, пытаясь выбраться.

Я люблю тебя. Так написал он. Но я не могу пойти к нему. Не здесь, на глазах у всех. Я не смогла бы, даже если бы я уже выполнила свою часть сделки с Коннором, и мы с Найлом уже были бы любовниками. Я никогда не смогу вот так публично показать, что я чувствую к нему. У нас никогда не будет таких отношений. Я знаю, что он этого хочет, но он готов отказаться от этого. Ради меня. И прямо сейчас я даже не знаю, хочу ли я обратиться к нему. Чего я хочу больше всего на свете, так это броситься в объятия Коннора, прижаться к его широкой груди и позволить осознанию того факта, что он жив, овладеть мной. Вместо этого небольшое пространство между нами с таким же успехом может быть пропастью. Он ничего не говорит, не двигается, чтобы прикоснуться ко мне, и я не могу сделать это первой. Моя гордость мне не позволяет, особенно когда я так уверена, что он меня отвергнет.

— Ты в порядке, — выдыхаю я, глядя на него снизу вверх.

— Я жив, — говорит Коннор, уголок его рта криво приподнимается. — В порядке, это немного натяжка. Завтра я буду весь в синяках. Но ничего не сломано и не обожжено. — Слова прерываются кашлем, и я с беспокойством смотрю на него.

— Мы должны отвезти тебя в больницу. Ты, надышался дымом и, возможно, что-то сломал при падении… ребра, ты не можешь быть уверен. Тебя должен осмотреть врач…

— Никакой больницы. — Коннор резко обрывает меня. — Со мной все будет в порядке. Мне нужно принять душ, выпить, пригоршню ибупрофена и поспать, именно в таком порядке. Мне нужно убедиться, что с моими людьми все в порядке, а затем я отправлюсь домой. Ты можешь вызвать себе Uber или подождать меня в машине.

Он отворачивается от меня, его голос звучит так пренебрежительно, что это ранит меня до глубины души. Это бесит меня так же сильно, как и причиняет боль, потому что я всегда говорила себе, что никогда бы не позволила мужчине так действовать мне на нервы. Я бы никогда не позволила ни одному мужчине так сильно контролировать мои эмоции. Даже после всего, через что заставил меня пройти Лиам, я держала голову высоко и не позволяла этому задеть меня. Не позволяла ему ранить меня слишком глубоко. Но то, что Коннор отверг мои попытки показать ему, что я забочусь о нем, ранило меня сильнее, чем я когда-либо могла себе представить. Это только потому, что он был моим первым? Какая-то гормональная привязанность? Я смотрю, как он пересекает улицу, чтобы поговорить с Джейкобом и другими его людьми, старательно избегая своего брата и других королей. Я начинаю подходить к отцу, замечая видимое разделение в группе и то, как люди Коннора почти инстинктивно отодвигаются. Что бы еще ни случилось до пожара, Короли по-прежнему принадлежат Лиаму, нравится им это или нет.

Я стараюсь не смотреть на Софию и Катерину с их мужьями, даже мимолетные взгляды причиняют мне слишком сильную боль. Лука прижимает Софию к своей груди, его руки перебирают ее волнистые темно-каштановые волосы, и