Не дожидаясь ответа, инспектор Чан пошел в подсобку, включил там электрический чайник и начал греметь посудой. Я сидела на полу, прислонившись к стене. В воздухе все еще чувствовался запах духов девушки, и от этого тошнота далеко не уходила, поэтому я старалась смотреть на молодого офицера по имени Гиль. Он стоял в дверном проеме, разведя нитки с бусинами, и общался с кем-то снаружи.

–Хм,– раздался голос инспектора.– У вас тут есть сосновые иголки, розовые бутоны и какой-то химический лимонный чай в гранулах. Я такой не люблю.

Как будто и себе собрался приготовить!

А он действительно вышел с двумя кружками.

–Сосновый чай – древний напиток благоденствия,– философски изрек инспектор, заглянув в кружки, и сел рядом со мной на пол.– Не думал, что его еще кто-то пьет. На вид – сплошная вода, да и на вкус тоже. Люблю улун, но у вас его нет. Матча, когда он настоящий, тоже неплох.

Он вложил мне в руки теплую кружку, а из второй отпил сам. Вел себя так запросто, будто нет ничего более естественного, чем выпить чайку после того, как санитары унесли тело. Я сделала глоток. Зря он ругал чай – приятный хвойный вкус. Я сосредоточилась и глотнула еще, щекой чувствуя его взгляд.

–Что с ней случилось?– спросила я, когда обморок немного отступил.

–Выглядит как инфаркт. В остальном врачи разберутся – может, приняла что-нибудь.– Он поймал мой взгляд и криво улыбнулся:– Не волнуйтесь, никакие убийцы тут не бродят. Пейте чай, хотя он, конечно, так себе. Сосна, с которой собрали эти иголки, была очень старой.

В салоне царила уютная тишина, гул голосов стих. Гиль примостился за моим столом и печатал на планшете – видимо, какой-то отчет заполнял. Если не хочу умереть, как эта девушка, и стать буквами в отчете полиции, надо продержаться без любви каких-то десять лет. Интересно, что Вселенная подразумевает под любовью? Если я легонько кем-нибудь увлекусь, это считается?

Мама точно сказала бы: «Конечно считается».

Сухо стукнули бусины шторы, и зашел мой отец. Инспектор медленно перевел взгляд с отца на меня и обратно. Такое же удивленное лицо у него было, когда он только зашел в мой салон. Забавно, что, работая вЙемтео, одном из самых туристических мест города, он все еще удивляется, видя людей в национальной одежде. Но, может, это и правда странно выглядит: ясижу тут в ханбоке и с традиционной заколкой, приходит мой отец – тоже в ханбоке и традиционной широкополой шляпе.

–Вы что, во времени путешествуете?– спросил инспектор, подтвердив мою догадку, и глянул на меня.– Если сейчас придет ваша мать, одетая как придворная дама эпохи Чосон, я не удивлюсь.

Он с кряхтением поднялся, оставив свою кружку на полу, и неспешно подошел к моему отцу. Коротко поклонился ему. Отец кланяться в ответ не стал – так был растерян. Ну еще бы, до сих пор его дочь ни разу не ввязывалась в истории с приездом полиции.

Инспектор Чан Чон Мин коротко глянул на меня и пошел к двери, сделав симпатяге Гилю знак следовать за ним.

–По… подождите!– слабо позвала я.– Спасибо.

–Совершенно не за что,– сказал инспектор и вышел, звякнув бусинами дверной шторы.

Ничего более дерзкого и странного я не делала в жизни – такое только пережитым стрессом можно объяснить. Но я воспользовалась замешательством своего доброго отца, взяла с пола кружку инспектора и допила из нее чай, лихорадочно пытаясь представить инспектора голым на футбольном поле, чтобы изгладить из памяти волнующие минуты, когда он был здесь.

В этот раз подействовало хуже, чем обычно. Впрочем, этот прием пару раз уже давал сбой: мысль о некоторых парнях без одежды была не настолько ужасной, чтобы к ним охладеть. Пора было переходить к способу номер два.

Йемтео – прекраснейшее место в мире, но выбраться из него, когда тебе очень плохо, задача трудная. Проезд транспорта на территорию деревни разрешен только ночью, чтобы фургончики могли доставить нужные товары в кафе и гостиницы, а в остальное время, чтобы не разрушать антураж, по улочкам передвигаются только представители местного бизнеса: возницы на телегах, которые сегодня из-за фестиваля были переполнены пассажирами. Нам с папой пришлось четверть часа брести по жарище к парковке. Ему то и дело названивали возмущенные его побегом товарищи по ансамблю, а он смиренно оправдывался, кланяясь, хотя по телефону они не могли этого видеть.

–Пап,– сказала я, когда он закончил кланяться и вытер взмокшую шею.– Я люблю тебя. Извини за концерт. Возвращайся, я найду кого-нибудь, кто меня подвезет.

–И я тебя люблю, Юн, и сам отвезу,– сказал папа с видом человека, который жутко испуган за своего единственного ребенка.

Я его обняла.

* * *

Час спустя мы с родителями подавленно сидели за столом, где так весело завтракали утром.

–Хорошо, что ты не стала снимать квартиру и можешь приехать домой после такого кошмара!– причитала мама, которая после папиного звонка бросила клиентов и тоже вернулась, чтобы послушать мою историю.

Я ворошила палочками вок, и сердце ныло от любви к родителям – единственным людям, которых мне разрешено любить. Жаль, конечно, что им пришлось вот так сорваться с работы в день фестиваля, я все же не ребенок, но как приятно!

–Со мной все в порядке,– бодро сказала я, хотя до сих пор покрывалась липким потом при мысли о мертвой девушке.– Мама, как думаешь, она чем-то болела? Может, найти ее семью? Я изучу ее бацзы подробнее и расскажу им, что…

–Юн Хи, не трави себе душу. Ее жизнь окончена, твои предсказания ничем не помогут. Умереть сегодня было ее судьбой.

–Эту судьбу можно увидеть заранее?– спросила я, отчаянно надеясь на ответ.

–Давайте поедим,– сурово сказала мама и накрутила лапшу на палочки.

А я так и не смогла проглотить ни куска. Вок я всегда ем одинаковый, из гречневой лапши с курицей и побегами бамбука, но сегодня даже он не радовал. А вдруг, если бы я вызвала скорую сразу, как только она появилась в дверях, она бы не… Надо просто лечь спать, прямо сейчас, в три часа дня, и проспать до завтра. Но сначала…

Оставшись одна, я легла на спину, закрыла глаза и прибегла к средству номер два – последнему, на случай, если попытка представить парня голым и глупым не поможет сразу о нем забыть. Внимательный взгляд непроницаемо-темных глаз инспектора, его длинные осторожные пальцы нет-нет да и мелькали в моих воспоминаниях, и, чтобы не дать мыслям о нем укорениться, я стала во всех подробностях представлять, как умираю, как не могу больше дышать, как разлагается мое тело и постепенно смешивается с землей.

В двенадцать лет, когда мама предрекла мне смерть от любви, я со страху пересмотрела в интернете кучу видео о том, что происходит с телом после смерти,– чтобы знать, что со мной потом случится. И когда мне впервые сильно понравился мальчик, я решила, что буду подробно представлять свою смерть каждый раз, как подумаю о нем. Это оказалось так ужасно, что очень скоро я полностью отказалась от фантазий оПаке Мин Хо из параллельного класса. С тех пор этот способ много раз помогал мне не влюбиться. Вот и сейчас я соскользнула в сон, а когда проснулась, мысли о короткой встрече в салоне немного притихли.