Интересная коллизия получилась с князем литовским Витовтом, согласно исторической литературе. Если бы этому правителю не вздумалось на старости лет поносить на своей седовласой античной голове королевскую корону, то вся будущая Московия счастливым для него образом стала частью Литвы, а потом и Польши. От России тогда даже косточек не осталось, а мы все разговаривали по-польски. Произошло бы то, что случилось с Галицкой Русью веком ранее. Осталось только географическое наименование местности в Польском королевстве.

Силён и славен был восьмидесятилетний князь Витовт. Своей многолетней деятельностью добившийся такого признания в мире, что любой европейский монарх мечтал видеть его своим союзником. Номинальная политическая зависимость от Польши, королём которой являлся его двоюродный брат Ягайло, не мешала во всех делах проявлять полную самостоятельность. Мало того, слабовольный польский король в большей мере был от него зависим из-за возникшей матримониальной ситуации. После смерти жены Ядвиги, последней из рода Пястов, и отсутствия каких-либо наследников, прав на польский престол у него не оставалось. Этим обстоятельством воспользовалось польское дворянство, сохранив Ягайло на троне в обмен на передачу почти всех властных полномочий Королевскому совету. Кто знает, что бы стало с незадачливым Гедиминовичем, если за его спиной не стоял сильный родственник? Силу Витовт обильно черпал из русских земель. Расширившись значительно на восток, Литва стала превосходить своего старшего партнёра по унии и в размерах, и по богатству.

Трудно с позиции далёкого потомка объяснить чаяния литовского князя. Они походили скорее всего на маразмические заскоки одного престарелого генсека, или сбрендившего от нечаянных богатств и кокаина путинского олигарха. Корона короля ничего ему не давала, кроме подчёркивания статуса одного из самых сильных государей той эпохи. Прямых наследников, кроме дочери и внука у него не было, да и те были крещены в православие. По законам католического государства они не могли претендовать на трон.

Тем не менее, политические баталии в трапезной Звенигородского князя продолжались.

— Люди рекоша, иже Витовт люд православны не гнобит. Ужо лепше под ним быти, нежели под степняки дичалы, — высказался боярин Семён.

— Внемлил бы те отче Паисий, наложил эпитимию сурову, — улыбнувшись, высказался государь.

— Орда Золотая разваливается на мелкие куски. Князь Витовт стар и скоро отойдёт в лучший мир. Поляки все его земли под себя подгребут и всех окатоличат. Не надо из огня, да в полымя бросаться, — подвякнул ему я.

— Разумливо глаголешь, сыне, — похвалил меня отец, — Тако помале самого боярина Чешка разумением за пояс унзнёшь.

Боярин Данила ничего на это не сказал, только криво улыбнулся. Не думаю, что мой бенефис пришёлся по вкусу отцовым ближникам. Боярин Семён обиженно на меня поглядывал. А князь Жеховской только что зубами не скрежетал в мою сторону. Хорошо бы разобраться, каким боком я ему уже успел насолить? Зато местной дурки избегу. Представляю себе это лечение в монастыре в виде заунывных молитв с утра до ночи, или чего похлеще.

— Нарок трапезу полуденну завершать. С молитвою да опочивать пора, друзи мои верны, советочи мудры, — произнёс отец.

Все встали из-за стола и поклонились государю. Он подал знак, чтобы я остался. Я подошёл к столу и снова присел. Какое-то время князь молча и напряжённо вглядывался мне в лицо своими шальными цыганскими глазами. Я тоже молчал, ожидая начала разговора.

— Ты мнишь быти с ми, аль понове хочешь в сей монастырь воротитися? — наконец-то раздался его голос.

Странная тема. Чего я в монастыре забыл? Мне, боевому парню, пусть и не в должной форме пока, претит монашество во всех своих проявлениях. Если он на лечение намекает, то мог сам заметить, что я в нём не нуждаюсь. Я выразился определённо в пользу житья в княжьих палатах. Отец вскочил, обнял меня, крепко прижав к себе. На макушке ощутилась влага.

— Внял Господь моим мольбам. Настасьюшка надысь к ми во сне приходила и весть о те чудну предваряла о вразумлении. Чую, лепшим споручником вборзе станешь ми, поне младый и утый, аки мышок. Яко ты моих бояр велемудрых за пояс заткнул! Любо-дорого вспомнить, — обширный князь довольно расхохотался.

Затем, будто вдруг чего-то вспомнив, он отодвинулся от меня и снова напряжённо заглянул в глаза:

— А ты понове не отвратишься от ми? Сердце моё несть каменно. Последний ты у мя сын настасьин, остался. Иванка немочен, в монаси ушед. Васька да Митря старшой от меня носы отворотили, уделы откусив. Я уж грешным детелем мнил, иже придется тя яко Ивана в иноках хоронить. Вином хмельным ся тешил, света бела не зря.

На этом мой допрос, однако, не закончился.

— А кои люди сказывали те про грамоты докончальные с литвинами о молодшествах?

Снова этот буравящий взгляд ярых, иссиня-чёрных выразительных глаз.

— В монастырях много о чём можно узнать, — нашёлся чем ответить.

— А негли, лжа сие есть? — выспрашивал с видом инквизитора, пытающего провинившегося еретика.

Немного удивляло, что эти сведения являлись откровением для Галицкого государя. Тренд русских князей под литовское крыло существовал и раньше, заметный даже смердам. Особенно он усилился со смертью Василия II Дмитриевича Московского. Конечно же, русские князья скрывали друг от друга принятие вассалитета литовскому государю по разным причинам. Прежде всего, страшась прослыть израдниками православной веры. Ордынские цари держали русских князей на длинном поводке. Их заботила лишь доставляемая вовремя дань и внешние выражения покорности. Поводок совсем ослаб и покорные вассалы испугались, запросились нацепиться на другой поводок. Согласится ли литовский сюзерен оставить своим новым русским вассалам такие широкие права?

За два года до смерти предыдущего великого князя Московского Василия II Дмитриевича, митрополит Фотий привозил Витовту духовную грамоту, в которой великий князь Литовский признавался в случае смерти государя московского гарантом прав его сына. Фактически это означало, что Московское княжество со всеми своими зависимыми землями переходило под покровительство Литвы. Фотий подготовил встречу восьмилетнего московского княжича и его матери княгини Софьи с великим князем Литовским Витовтом, которая состоялась в Смоленске. Почему-то на эту встречу не поехал сам московский правитель? Вероятнее всего, он был уже сильно болен и не противился воле властолюбивой жены. Чтобы укрепить позиции своего сына на московском троне и не допустить согласно воле Дмитрия IV Донского вокняжения последующего на очереди Юрия Дмитриевича, Софья была готова поступиться любыми правами и территориями.

На встрече обговаривались условия вокняжения малолетнего претендента на московский престол и варианты постепенного перехода всех земель, управляемых Москвой, в состав Литвы. Поначалу в качестве некоего партнёрства с высокой степенью самостоятельности. А далее как кривая по ландшафту ляжет. Почему именно такой сценарий событий был наиболее вероятен? На переговорах присутствовал живший при дворе литовского правителя юный чингизид Улу-Мухаммед, который претендовал на трон Золотой Орды. Витовт обещал ему помощь, а в качестве ответного реверанса тот должен был согласиться не препятствовать переходу под литовский контроль всего русского улуса.