и это было не благотворительностью, а делом принципа.

— Чего ты так расшумелась, наставница? — Из-за деревьев появилась мати. Если учесть, что руки она пускала в ход чаще, чем голос, она была по-настоящему разозлена и даже не пыталась это скрыть. — Не забывай, где находишься. Давать такие громкие клятвы в подобном месте… У тебя совсем нет совести?

— Имбирь. — Мята медленно выпрямилась и повернулась к ней. — Моя дорогая ученица. Так ты встречаешь своего мастера?

— Это пристанище мёртвых. Не рановато ли ты сюда пришла?

— Здесь покоятся и мои сёстры, — напомнила Мята. — Я тоже многих схоронила. Свою единую, свою дочь, своих воспитанниц…

— Да, но тебе этого мало, раз ты даже на кладбище нашла к кому пристать с проповедями.

— А что насчёт твоих проповедей? Твоим святым долгом было подготовить доверенную тебе дочь к обучению. Твоё же пренебрежение поселило в ней сомнения и страх. Вместо того чтобы рассказывать о величии нашего клана, ты сосредоточила её внимание на изнанке этого величия. Ты прежде времени похоронила её, и ещё обвиняешь в этом меня?

— Похоронила? Нет пока. — Мати ткнула в мою сторону. — Но эта яма вполне может оказаться её могилой.

— Или твоей, если ты пойдёшь против закона.

Имбирь расхохоталась в ответ на угрозу.

— И кто меня будет судить? Метресса, которая этот закон попрала самым мерзким образом?

— Воистину, ты могла бы употребить свою внезапно обнаружившуюся болтливость на пользу дочери, а не во вред себе, — прошипела Мята. Теперь, глядя на неё, я верила, что эта женщина способна на убийство.

— Болтливость — твой метод воспитания, не мой. Так давай, наставница, попробуй уболтать дитя, которое похоронило уже не один десяток Дев.

— Чем ты гордишься? Ты лишаешь её чести превратиться из твоей прислуги в Ясноликую госпожу. Великую отшельницу, о силе и красоте которой ходили бы легенды.

— А какая нам польза в легендах? Для чего нам вообще осваивать высшее мастерство? Покидать горы всё равно запрещено. Наш клан вырождается. Наше положение настолько бедственно, что даже Метресса, отчаявшись, раздвигает ноги, как последняя шлюха Внешнего мира.

— Закрой рот! — процедила наставница, сверкнув глазами, и мати отвернулась. — Вижу, ты не способна ничему научить. Ты не заслуживаешь одного со мной титула. Здесь лежит столько по-настоящему достойных Дев, и твоя единая в том числе. Жаль, что из вас двоих, именно ты…

Её губ мягко коснулась слива, которую я сорвала с ближайшего дерева. Встав между ними, я поднесла ягоду к её рту, не давая Мяте договорить. Худший момент и худший способ, чтобы её перебить. Она уже не сияла спокойной звездой, а походила на свирепую молнию. С которыми я, кстати, уже имела дело, так что…

— Пожалуйста, угощайтесь, наставница. Все фрукты здесь выращены мати, она любит этот клан, больше, чем вы можете себе представить. И я люблю тоже, поэтому хочу узнать о нём всё. Обучайте меня, прошу, но не заставляйте дружить с теми, кто этого не хочет.

Слива была очень сладкой, поэтому Мята спустила мне с рук эту выходку. Уходя, она посоветовала мне впредь не пропускать её занятия.

— Что значит «раздвигает ноги»? — спросила я, глядя на мати. — Что значит «шлюха»?

При других обстоятельствах, она бы меня снова ударила. Теперь же Имбирь положила руку мне на голову, наклоняясь к самому лицу, и этот нежданный материнский жест превратился в нечто похуже побоев.

— Учитывая, куда всё движется, ты скоро узнаешь об этом. И когда ты об этом узнаешь, ты, конечно, задумаешься. Так вот, чтобы у тебя не возникало сомнений насчёт того, как к этому относиться, скажу тебе сразу: я сама убью тебя, если ты позволишь себе нечто подобное. То, что наша Метресса до сих пор царствует, не должно тебя успокаивать. Ведь это ненадолго.

Глава 3

По мере обучения я всё сильнее убеждалась в том, что не знаю самого главного. Разговоры о прошлом были, конечно, важны, но важнее было то, что творилось с нашим кланом сейчас. Его лихорадило в преддверии бунта. Это чувствовали все, даже дети. И я понимала, что приближаюсь к истине вплотную, лишь когда смотрела на Чили.

— Прекрати на меня таращиться.

Чили не посещала уроки наставницы, потому что сама Метресса обучала их с Виолой всему, что должны знать и уметь великие отшельницы. Тем не менее, Чили появлялась у священной ивы время от времени в обществе верной подруги, чтобы о них не забывали. Виола всячески привлекала к их паре внимание, красовалась, хохотала и сплетничала. Странно, что в такие моменты, Чили выводило из себя именно то, что на них смотрят.

— Уставилась так, будто думает, что от этого её слепой глаз прозреет.

Скорее уж ослепнет последний. И дело не только в угрозе, звучавшей в её голосе.

Солнце…

Она была всего лишь ребёнком, но вызывала страх, который я никогда ни перед кем не испытывала.

— Слышишь меня? Ты что-то особенное увидела?

Она, в самом деле, ждала ответа. Рядом, чуть позади неё, стояла Виола, кажется, больше недовольная вниманием Чили ко мне, чем моим — к ней.

— Твоя косточка, — проговорила я нерешительно.

— Что с ней?

— Не клади её в рот.

— Вот как?

— Лучше поменяй её.

— И на какую, интересно? — встряла Виола, приняв это за вызов ей. — Даже не пытайся! Мы предназначены друг другу, нас никому не разлучить, уж тем более не такой калеке.

Не знаю, как так вышло, что они оказались «предназначены друг другу», но, думаю, судьба тут вообще ни при чем. Чили просто выделили девочку, которая привлекала к себе почти столько же внимания, сколько и она сама. Это не было родством душ. Они просто прятались друг за другом. Виола — за популярностью дочери Метрессы, а сама Чили — за агрессивной привязанностью своей подружки, которую трактовала как верность и любовь.

— Отдай мне свою косточку, пожалуйста, — попросила я, не в состоянии рассказать всей правды. Узнай Чили, что её ритуальное зерно отравили, она донесёт на Мяту Метрессе, и наставницу казнят. Её абсолютно точно казнят, если я не вмешаюсь.

Я протянула к ней ладонь, по которой ударила Виола.

— Размечталась. Чили её вырастит для меня! А ты жуй свои дурацкий мак! Уверена, твоих сил не хватит даже на то, чтобы и его прорастить!

По сравнению с косточкой персика это, в самом деле, пустяковое испытание.

— Я не хочу, чтобы она растила его для меня. Я не люблю виноград, — призналась я, чем оскорбила их ещё сильнее. Осуждать вкус этой парочки?

— А я не люблю мак! — заявила Чили.

—