Валера радостно закивал головой. Эту машину он знал отлично. Впрочем, я тоже.

… — Второй, — шеф кивнул на Тагира.

— Понятно, командир, — коротко кивнул Барс. Значит в прикрытии у нас серый «Опель-кадет». Тоже не плохо.

— «Жигули» уже стоят у входа на новое кладбище. — Виктор Федорович жестом фокусника извлек откуда-то ключи и кинул их Валере. — На, держи. Переоденьтесь. Снарядитесь. И вперед! С Богом!

— Разрешите идти?

— Идите. Да, после похорон займитесь-ка этим следователем. Он, похоже, толковый парень.

* * *

За работу, господа мушкетеры, за работу. Похоже, кто-то всерьез собрался устроить нам веселую жизнь. Ну что ж, в эту игру можно играть вдвоем. Беда стране, в которой покрывают убийства и уж совсем хана, когда покрывают убийство разведчика. Мы — люди изначально обреченные. Наша жизнь принесена в жертву интересам государства, каковы бы эти интересы не были. Никто не может упрекнуть нас в том, что мы не соблюдали их. Нас предали те, ради кого мы рисковали всем. Имеем ли мы право защищать себя? Мы полагаем, что да. Если закон считает по-иному — тем хуже для закона!

Вот и наш отсек. Встречая нас, оглушительно верещит мангуст Раджив VI. Талисман нашей группы. Первый из династии наших мангустов был получен в дар от одноименного руководителя Индии. Так сказать с намеком. Работа у нас та же, что и у этого зверька. Нет у нас ни противоядия, ни брони, и не дай нам Бог попасться. Никто не прикроет нашу задницу, случись нам всплыть ею вверх. Такова специфика нашей работы. Не зевай, на то ярмарка!

Нас готовили для работы за рубежом. Для работы жесткой и грязной. Решать щекотливые вопросы нашей политики любыми подходящими методами, не интересуясь мнением по этому поводу у местной власти. Но где теперь заграница? И кто теперь мы? А раз так, значит пора на кладбище, чтобы начать свой путь там, где он заканчивается. Как говорят братья-англичане: «Король умер! Да здравствует король!» Заводи мотор, Термезский Барс! Курс — на Хованское кладбище!

Велика ты, Москва златоглавая. Миллион твоих машин забивает кровеносные сосуды — улицы и вид у тебя от этого не то чтобы болезненный, но странный. Мешанина теремов купеческих, штампованных новостроек и модерновых казино и шопов. Выйдешь на Красную площадь, взглянешь на бутафорские укрепления Кремля, на развеселый храм Василия Блаженного, гордо вздымающий чесночные головки куполов своих над Лобным местом и всплывает в памяти: «Москва, как много в этом звуке…» Отъедешь чуть от памятника Пушкина на площади Макдоналдса, и поди разбери, в какие дебри вас, сударь занесло. Велика, велика Москва. И все флаги в гости, и столпотворение вавилонское. А для генерала нашего, боевого и заслуженного, места не нашлось. Как жил в тени, так и в земле теперь лежать за городской чертой, у черта на куличках.

Коротка память народная, ох, коротка. Узнай кто из мирных обитателей московских, где упокоится прах генерала Рыбакова, пожмет плечами: «А в чем, собственно говоря, дело? А вы бы где хотели?» Уж и не знаю, где. Не в кремлевской стене, конечно. Испокон века в крепостные стены воров и душегубов замуровывали. Место должно быть особое. В Донском монастыре, скажем. Мемориал разведчиков, что ли. Ан нет, шутишь, не будет. К чему нам такие нежности? И разведчиков то у нас: Зорге, Абель, Штирлиц и Йохан Вайс.

Шуршит по разогретому московскому асфальту «Опель» капитана Насурутдинова. Хорошо идет. Незаметно. При обгоне корректен, на скорость не давит, на знаки и светофоры внимание обращает. Неотличим от тысяч других «Опелей». Никакого гусарства. Все по правилам. Мы уже на боевом посту. Светиться права не имеем. Кроме нас, в операции ещё четыре оперативные группы участвуют. Засветился — все! Туши свет, бросай гранату. Накрылось дело. Противник о нашем присутствии только тогда узнать должен, тогда все сделано будет и ничего уже не изменишь. Как ни тужься и щеки не надувай. А до того — исчезни, затаись. Хочешь — деревом прикинься, желаешь — надгробной доской, лишь бы не расконспирировали тебя, орла залетного.

Вот оно, кладбище. Раскинулось — краю не видно. Старая часть, крематорий. Вот и наш «жигуль». Удачно стоит. Рви с места сотню. От заводской модели только кузов остался — зверь машина. А вот и то, что мы ищем. Стоянка. Машин-то, машин сколько. Такое впечатление, что изрядная часть народа, здесь похороненного, своим ходом добиралась. А если серьезно, трудненько будет из собравшегося тут скорбящего люда наших ненаглядных и на все века единственных вычислить. Особенно конечно, весело, если никаких соглядатаев и не окажется вовсе. Тогда весь наш парад глупее глупого выглядеть будет. Впрочем, выглядеть он не будет. Кроме нас о нем никому не известно, да и не может такого статься, чтобы господа филеры не объявились. Отец-командир попусту напрягаться не станет. На подобные шутки у него верхнее чутье. И уж, если, пройдя Крым и рым, он до сих пор жив, значит есть все основания на это чутье полагаться. Да и рассудить здраво: быть по-другому не может. Кому могло в голову прийти убить нашего генерала? Да ещё и маскарад такой устроить. Во всяком случае, стрельба эта не криминальная. Тамошние стрелки то ли боевиков американских насмотрелись, то ли с оружием толком обращаться не умеют, но на каждый удачный выстрел у них полчаса пустого грохота.

Нет, здесь работал профи. Проведено все четко. С ходу и не подкопаешься. Единственное что: не был знаком киллер с Николаем Михайловичем, вот и прокололся. Но об этом мы со следователем побеседуем. Там парни хваткие работают. Когда работают. Нас сейчас больше интересует мотив убийства. А он здесь, как ни крути, один единственный: «Он слишком много знал!» Это-то ясно. Но вот о чем? Вот это как раз и не понятно. Это-то и предстоит выяснить. Но если дело связанно с производственной темой, значит вполне резонно ждать дальнейших сюрпризов. Вот мы их и ждем.

…Памятники, надгробия, кресты. Имя и даты. Год рождения, год смерти. Между ними короткое тире. Между ними вся жизнь. У Николая Михайловича Рыбакова в этом промежутке поместилось очень многое. На две жизни хватит. А то и на три. Стариновская школа. Десантирование за линию фронта в тыл немцев. А дальше — кузница советских разведкадров — Военный институт иностранных языков и оперативная работа. Европа, Америка, Китай, Ближний Восток, снова Америка и, наконец мы — «Центр усовершенствования»… С одним из эпизодов этой бурной биографии связан вчерашний выстрел. Судя по тому, что дело поспешили прикрыть, копать надо где-то поблизости. А где именно, даст Бог, сегодня к вечеру узнаем. Не может быть, чтобы наши неизвестные оппоненты всерьез рассчитывали на версию самоубийства. А если бы даже и поверили, не начали доискиваться, отчего да почему. Здесь потребность искать ответы на внезапно возникающие вопросы не то что на уровне рефлексов — в кровь она уже вошла и плоть. А значит должны господа хорошие поинтересоваться, с кем им дело иметь придется. Придут. Обязательно придут.

За работу. Тихо рассредоточились. Дистанция прямой видимости. Вот эта старая могила, пожалуй, будет отличным наблюдательным пунктом.

«Бродовников Павел Дмитриевич 3 марта 1913 — 20 ноября 1990. Покойся с миром», — гласит надпись на каменной плите. Кто ты был, Павел Дмитриевич? Ведать не ведаю. Одно мне доподлинно известно, не занимался никто этой могилкой уже года три. Может и больше. Ничего. Сейчас подправим. Оградку подкрасим, травку вырвем. Все честь по чести. Краску, кисти и весь прочий камуфляжный инвентарь у Михалыча достанем. Есть тут такой похоронных дел мастер. Довелось как-то пересечься. Милейшей души человек, если конечно подходы знать…