Женщина сделала глубокий тяжелый вдох и, крепче сжав рукоять, занесла лезвие для одного точного удара…

— Коль хочешь — держать не буду, — молодой староста устало привалился к стене своей хаты, сидя на узкой деревянной лавочке.

Мира узнала, что ночь выдалась не менее тяжелой, чем день. Пока помогли всем раненым, пока собрали и спалили трупы врагов — в селении до сих пор было трудно дышать от горьковатого дыма, окутавшего все вокруг и не желавшего быстро рассеиваться. Отдельно — предали огню своих мертвецов. К счастью, в этот раз их оказалось немного.

Войко занял должность старосты совсем недавно, летом, переняв ее от почившего отца. Пару лет назад, когда Мира ходила еще в девицах, Войко и сам думал свататься к ней, даже пару раз гулять звал, да не срослось. Мало приданого она имела, по мнению его батьки.

Женщина исподтишка глянула, как Войко щурится в лучах обеденного солнца. Сейчас наверняка и рад. Вон, Богдана-красавица уже третьего малыша носит, живот такой огромный не по срокам, может, и двойней разродится. На Миру с прищуром поглядывает. Неужто ревнует? Не было бы ему счастья с Мирой. И все равно она прямо кожей ощущала, как от него исходит сочувствие. Ей сейчас это только на руку.

— Сколько наших полегло? — спросила Мира. Она вдруг поняла: так увлеклась своим горем, что и не замечает ничего вокруг.

— Трое, — нахмурился Войко. — А коли б не князь с дружиною, так и не говорили б с тобой сейчас, — он приоткрыл свой тулуп, где сквозь вырез рубахи виднелись окровавленные повязки.

— Я сделаю отвар, чтобы заживало скорее, — подхватилась. — Драгана научила.

Староста кивнул, продолжая мысль:

— Зато бесов этих всех того, — он провел ребром ладони по шее. — Ни один не сбежал.

У Мирославы захватило дыхание. Тут бы нужно рассказать о том, что произошло, но язык прирос к небу.

— Ну, что стала, как навку увидела? — протянул Войко беззлобно. — Перебирайся в свою глушь, несколькими мешками муки да крупы мы тебя обеспечим, а взамен будешь людей лечить замест Драганы-покойницы.

— Благодарствую, Войко, — Мирослава поклонилась. — Завтра принесу тебе лечебный отвар, трав-то у Драганы вдоволь в хате.

— Сделай побольше, Вячке и Дробну тоже неслабо досталось.

Мира склонила голову и оставила клюющего носом старосту в одиночестве. Сама пошла в свою хату собрать немногие пожитки. Однако вещей оказалось не так уж и мало, во всяком случае, на руках не донести. Пришлось просить телегу с кобылкой у соседки. Та поохала, поахала, что Мира приняла такое неожиданное решение, да на телегу не поскупилась. А Мирослава почувствовала, как от женщины повеяло облегчением. Что-то странное происходило. Она как словно знала, что на душе ее собеседников. Не сами мысли, но какие-то образы и ощущения улавливались довольно четко. И это пугало.

Пообещав вернуть хозяйство завтра утром, Мира направила кобылку в сторону леса. Покинув пределы селения, она даже дышать смогла глубже. Присутствие людей вокруг в последнее время давило на нее.

Но каждый шаг лошади глубже в лес заставлял Мирославу все сильнее сжимать и теребить поводья. Она кусала губы.

Не смогла! Не смогла вонзить нож в беззащитную грудь полуживого врага. Руки задрожали так, что оружие выпало из ослабевших ладоней. Поднялась, убежала. Смалодушничала. Оставила его наедине со своей агонией. Ни боги, ни звери, ни навки — никто не забрал его душу, никто не умертвил тело. Такому чудовищу не место на ее земле. Ни живому, ни мертвому.

Ту ель она увидела издалека. Сердце глухо стучало в висках. Уже отошел? Или все еще цепляется за жизнь? Ничего хорошего в ней его все равно уже не ждет. Поняв, что команда захватчиков повержена, их же товарищи наверняка уже давно отплыли на корабле в родные земли. Один он все равно не выберется из княжества. Только не с такой внешностью. Слишком сильна была ненависть вятичей к монойцам.

Мира подъехала к мужчине. Он явно не желал умирать самостоятельно. А лесные хищники упрямо не желали заканчивать начатое людьми.

Моноец дергался, что-то вскрикивал в бреду. Мира, как завороженная, слезла с повозки и снова опустилась перед ним на колени, потрогала лоб — чужак весь горел.

— Будь ты проклят! Проклят! Слышишь?!

Она не решилась убить его, но оставить здесь беспомощного — тоже не могла. Мира несколько раз ударила кулаками мерзлую землю. Боль немного отрезвила ее. Холод должен был его доконать. Но и тот не смог сломить это чудовище. Она схватила чужестранца за плащ и, глотая горькие беспомощные слезы, всхлипывая на ходу, потащила к повозке. Кое-как, напрягаясь из последних сил, взволокла бессознательное тело на телегу и в изнеможении повалилась рядом, тяжело дыша. Этот великан весил еще больше, чем она могла вообразить. Полежала немного, пока сердце ни успокоилось, и перебралась вперед, дав команду лошади двигаться.

Первым делом следовало утроить раненого. А ну как кто решит к ней наведаться? Вряд ли, конечно, но чем бес не шутит? Как она станет объяснять, что у нее умирающий моноец, женщина решила даже не думать, всей душой надеясь, что до этого не дойдет. Осквернять хату этим чудовищем она не собиралась. Старый курятник пустует, там ему самое место. Однако подвезти телегу близко к нему не получилось. Северянка еле стащила ношу с повозки, скривившись, когда тело глухо шмякнулось об землю. Не подрасчитала силу, не удержала. Принялась тащить за плащ — сделала несколько шагов и упала прямо у крыльца дома. Расстояние до курятника казалось непреодолимым.

Мирослава сплюнула, чуть не попав на монойца.

— Что ж ты будешь делать?!

Взяла себя в руки и на последнем издыхании взволокла его в сени. Чужак все это время не шевелился, лишь изредка стонал.

— Бесово отродье! — кряхтела Мира. Хотела так и кинуть — в сенях, да мужчина оказался слишком высоким, он туда просто не вмещался. Оставлять же открытыми двери и впускать холод — мысль не самая лучшая.

Наконец ей удалось втащить его в хату. Пока новая хозяйка домика переносила вещи из телеги, пока распрягала и устраивала на ночь лошадь, пока топила печь — чужак лежал на полу. Из-за своего роста он не помещался даже на лавку. Мира придумывала все новые и новые дела, чтобы оттянуть тот момент, когда придется прикоснуться к этому нелюдю. И только когда все пожитки были разложены по местам, приготовлен нехитрый ужин и сделан заживляющий отвар для старосты, женщина поняла: больше оттягивать нельзя.

Она спустила с полатей старую лежанку, все равно будет спать на той, которую привезла из своего дома. Положила ее прямо на пол и перекатила туда раненого. Сняла с него верхнюю одежду, обувь и рубаху, еще раз поразившись размерам этого великана. По сравнению с ним ее покойный Вторак казался крошечным, хотя он был среднего телосложения. Обтерла чужака влажной тряпкой, смывая грязь, пот и кровь. Подивилась диковинному рисунку на его груди: в том самом месте, где тяжело и сильно ухало сердце, сияло черное солнце. Вернее, узор напоминал ей круг с лучами, а что изображено на самом деле, Мира не знала. Но рисунок находился словно под кожей, он не стирался.