— Наша кормилица родилась и выросла в твоей стране. Она говорила с нами на твоем языке и рассказывала нам сказки. Я не говорю очень хорошо…но я умею быстро запоминать. Я знаю семь языков. А Асия шесть. У нас много учителей.

Сколько им лет? Шесть или семь? И они же слепые. Как они выучили…это же невозможно наверное.

— У нас феноменальная память. Говорят, когда Аллах что-то забирает то дает намного больше — нам он дал возможность различать запахи на расстоянии и хорошо запоминать все что мы слышим. Я могу рассказать наизусть три книжные страницы если ты прочтешь их мне вслух. Один раз.

— Почему ты пришла ко мне, Аят?

— Ты добрая.

Она сказала это с такой уверенностью что у меня снова защемило сердце.

— Я чувствую. От человека …исходит много всего. Я ощущаю холод, покалывание, жжение. А от тебя я чувствую тепло. Мне приснился страшный сон…про Асию. И я не смогла уснуть. Можно я посплю в твоей комнате?

Это была странная просьба и я не знала что на нее ответить. Особенно вспоминая реакцию Ахмада на то что девочки вообще заговорили со мной.

— Папа сегодня не придет. И он не узнает. Ему сейчас не до нас. Можно я лягу к тебе?

Я судорожно глотнула воздух. Потом подумала о том, что никогда не узнаю что такое жить в кромешной темноте и не узнаю что значит дикий ужас который испытывает эта малютка.

— Можно.

Девочка, осторожно ступая прошла вперед. Казалось, она уже бывала в этой комнате. Выставив руки перед собой, она нашла кровать и легла рядом.

— Знаешь… от тебя очень интересно пахнет. Вика.

Откуда она знает мое настоящее имя? Ведь в доме его никто не произносит.

— Как пахнет?

— Я никогда не чувствовала раньше такого запаха. От людей по-разному пахнет. Чаще воняет. Я даже знаю когда кто-то чем-то болен. Изо рта, под мышками…Я чувствую. Различаю людей по запаху и ауре. Мы с Асией почти не ошибаемся.

Дверь снова приоткрылась и я задержав дыхание увидела кудрявую головку второй девочки.

— Я знала, что ты здесь. Можно и мне? Я тоже хочу спать с ней!

— Можно.

Обреченно сказала я. Ну куда уж хуже. Какая разница одна здесь или две. Попадет мне все равно. А может мне Ахмад шею за это свернет.

Теперь они лежали вместе под одеялом и были похожи на двух котят с забавными мордашками.

— От тебя пахнет добротой и любовью.

Сказала Асия и посмотрела куда-то в потолок.

— А еще грустью. Ты часто грустишь и плачешь.

— Ничего. Папа полюбит тебя, и ты больше никогда не будешь плакать.

Уверенно сказала Аят.

— Он уже ее любит! — возразила ей Асия.

— Любил бы, не женился бы на этой мерзкой Ламиле!

У меня вдруг перед глазами потемнело и я резко привстала на кровати.

Глава 5

— Откуда ты знаешь? — Аят недовольно нахмурила брови — Папа не женится на этой противной Лами!

— Бабушка Самида говорила с Ради.

— Ты подслушивала?

— Да. И услыхала достаточно, чтобы понять — Лами беремена. От нашего папы.

— Чтоооо? — Аят приподнялась на локтях, широко распахнув глаза, — Это ложь!

— Не ложь. Она так и сказала, что …вот…сейчас дословно «Ахмад женится на Ламиле, потому что она ждет его ребенка. Будь это иначе он бы жестоко казнил ее за пособничество Рамилю. Но ребенок решает все. Славянка не родила ему сына и теперь даже если и родит — он не станет старшим! Обряда никах не было и Ламила станет единственной настоящей женой моего племянника, а славянка как была никем, так и останется!»

По мере того, как они говорили у меня, все сильнее перехватывало дыхание. Я судорожно глотала воздух пересохшим до трещин горлом и не могла насытится кислородом. Казалось на моей шее снова петля, только теперь ее никто не снимет.

— Лами хитрая как змея. Нам рассказывала сказку бабушка Самида. Помнишь? Так вот Лами та самая змеюка. Я никогда не назову ее мамой. А ее бы назвала…

Она потрогала мое плечо и уткнулась в него лбом.

— Роди папе малыша раньше нее.

— Да, роди папе малыша! Пусть эта Лами не занимает твое место!

Они заснули, а я не могла спать. Я смотрела в темноту, поглаживая курчавые головки и думала о том, что они сказали — Ахмад женится на Лами. Я никогда не думала, что эта новость может нанести мне такой сокрушительный удар. Настолько сильный, что я буквально трясусь всем телом и не знаю смогу ли я снова дышать нормально. Мне не просто плохо мне физически невыносимо.

Я должна…должна понять правда или нет. И я хочу спросить об этом самого Ахмада. Тихонько выбралась из постели стараясь не потревожить малышек. Выскользнула в коридор, тяжело дыша и чувствуя как по прежнему не хватает дыхания и темнеет в глазах. Снова кружится голова только теперь от того, что узнала.

В это время он обычно или в саду, или у себя в кабинете. Никогда раньше не набиралась столько наглость, чтобы самой прийти к нему, но сейчас внутри меня все горело. Сжигало мне внутренности и не было названия тому, что я чувствовала. Не было этому имени.

В кабинете Ахмада не оказалось, и я пошла в сад. Обычно он сидел там вечером на широкой низкой тахте, курил кальян и пил крепкий чай. Я часто смотрела из окна на то, как он подносит трубку ко рту, затягивается дымом и выпускает толстые кольца изо рта.

Я не признавалась сама себе, что наблюдать за Ахмадом стало моей вечерней привычкой. Перед тем как лечь в постель я могла подолгу смотреть на его точенный профиль. Это все равно что видеть хищника неподалеку. Красивого, грациозного, невероятно величественного и в тоже время смертельно опасного. Но вас разделяет дистанция и хищник тебя еще не заметил, а значит можно за ним наблюдать.

Но сейчас я не наблюдала…сейчас я шла к самому хищнику и хотела, чтобы он меня заметил. Шла и впервые не боялась.

Он меня не заметил. Сидел на своем привычном месте, освещенный красивым золотистым светом от фонарей, расставленных по кругу беседки. На эмире белоснежная шелковая галабея (длинная рубашка в ней ходят дома арабские мужчины). Ворот распахнут и мне видна мощная смуглая шея, босые ноги широко расставлены. В его руке трубка и он подносит ее к чувственному рту, обрамленному аккуратно постриженной бородой и выпускает клубки