Однажды в баре произошло настоящее столкновение на расовой почве. Как я понял, несколько пассажиров второго класса, утомленных долгим путешествием и приближением разнообразных отечеств и вдохновляемых тем, что бар первого класса был сравнительно пуст, решили взять его штурмом. В тот вечер они ворвались в бар с песнями и криками и принялись скакать перед стойкой, громко требуя выпивки. Бармен отказался их обслуживать. Они перестали скакать, внезапно затихли, утратили воодушевление и на несколько секунд молча застыли перед стойкой. Потом один человек отошел. За ним другой. В полном составе они пошли вниз по палубе, затем вернулись обратно. Встали в дверях и зашептались. Наконец один отделился от группы, подошел к стойке, застегивая на ходу пиджак, и сказал: «Мне, пжалста, пачку сигарет». Бармен протянул сигареты. Тот посмотрел на них с удивлением, еще секунду поколебался и развинченной независимой походкой отправился к выходу. Одержав моральную победу, все с песнями ринулись в бар второго класса.

А бедная мисс Талл все больше беспокоилась насчет обратной дороги. Никто не мог ее утешить. Филипп предложил ей отказаться от идеи солнечного круиза вокруг Тринидада и лететь обратно в Англию самолетом.

«Не буду врать, — сказал м-р Маккэй. — Когда я видел эту ораву орангутангов в Саутгемптоне, я почувствовал себя не в своей тарелке. Кошмарное зрелище. Нельзя винить людей в том, что они не хотят называться вест-индцами».

«Энгус всегда говорит, что он бразилец, — сказала миссис Маккэй. — Он похож на бразильца». Энгус — это ее сын, тот самый, который говорил на английском слэнге с английским акцентом.

* * *

Мы подходили к Сент-Китсу[13]. Напитки, закат, пламенеющий, как и мечтать нельзя, вокруг — пастельно-серые очертания Карибов, воды, в которых флотилии Европы XVII и XVIII веков совершенствовали свое мастерство: всего этого было недостаточно, чтоб отвлечься от предстоявшего нам кошмара. В тот вечер мы должны были принять на борт первую партию мигрантов. Сент-Китс, праматерь колоний на островах Вест-Индии, «первая и лучшая земля (как пишет один поселенец в 1667 году), в которой когда-либо среди каннибалов-язычников Америки обитал англичанин». Сегодня это перенаселенный остров площадью в шестьдесят восемь квадратных миль, производящий незначительное количество островного хлопка, с трудом сбывающий свой сахар и прекративший разведение табака, — самой первой культуры колонистов, которую сэр Томас Уорнер привез в Англию как доказательство успеха своего предприятия. Романтическая история острова — Уорнер, его возлюбленная-индианка, их сын, Уорнер-индеец, — тоже давно забыта. Сохранилась лишь память о насилии: о людях, обманом завезенных туда и обращенных в рабство, об их детях, брошенных на произвол судьбы, когда благоденствию настал конец, а теперь уже о детях их детей, упаковавших свой скарб, сказавших последнее прости и устремивших взгляд в морскую даль в поисках черной трубы «Франсиско Бобадильи», готовых опять отправиться по «Среднему пути».

Ночью мы встали на якорь далеко в море. На Сент-Китсе не было видно ничего, кроме редких огней столицы. Мы ожидали лоцманское судно, несколько раз принимая за него случайные огни. Не двигалось ничего, кроме автомобильных фар.

«Ого! — сказал мистер Маккэй — у них здесь тоже есть автомобили?»

Второй класс, первый класс, теперь мы были едины; выстроившись вдоль поручней, мы всматривались в огни игрушечной столицы, где люди относятся к себе так серьезно, что даже ездят на автомобилях.

М-р Маккэй, присоединившись к нам позже в баре, сообщил, что один из сумасшедших снят с корабля. Моторная лодка забрала его вместе с санитаром; санитар вернулся один. Вскоре он и сам появился в баре. Несмотря на всю ответственность своего задания, он ехал вполне подготовленным к климату тропиков; мы видели, как он постепенно скатывался от серофланелевого чиновника в ботинках до краснорубашечного туриста в сандалиях.

Шум и какие-то выкрики подсказали нам, что прибыли мигранты.

Часть палубы с левого борта была огорожена веревками, спущен трап с верхней палубы на общую. Слепящий свет заливал палубу, играл на темной воде. Вот и они: качаются на волнах в трех больших гребных шлюпках. Мужчины сидят на планширах и с помощью длинных весел удерживают лодки в равновесии. Полицейские уже взошли на борт. Прямо перед спущенным трапом расставлены столы, за ними корабельный эконом и его помощники, заглядывающие в длинные машинописные списки. Лодки покачиваются внизу.

Нам были видны лишь белые рубашки, черные лица, разноцветные шляпы, свертки, чемоданы, корзины. Люди с веслами иногда выкрикивали что-то, и их голоса сразу таяли в темноте, но от пассажиров не доносилось ни звука. Иногда, на пару секунд, кто-нибудь поднимал лицо и разглядывал белое судно. Мы видели женщин и детей, разодетых как в церковь. Все выглядели несколько помятыми: в этой одежде они провели уже немало времени. Лучи света перебегали по ним, точно проводя ревизию. За ними была темнота. Мы различали костюмы, новые широкополые фетровые шляпы, галстуки со съехавшими узлами, блестящие лица.

«Можно было бы хоть на моторных лодках их привезти, — сказала мисс Талл. — Хотя бы на моторных лодках!»

Второй класс смотрел вниз, болтая и разражаясь хохотом всякий раз, когда лодка ударялась о корабль или когда кто-нибудь из мигрантов пытался залезть на трап и его сталкивали обратно.

Вскоре они стали подниматься на борт. Трап быстро заполнился, вереница людей протянулась между лодкой и кораблем. Они выглядели усталыми, одежда была пропитана потом, лица потные и пустые. Проходя между полицейскими, они предъявляли билеты и новенькие паспорта. Отделенные от них веревочным ограждением, мы стояли и смотрели. Матросы в рабочих брюках из грубой синей ткани перегнулись через поручни, они громко восхищались красотой черных женщин, показывали на них пальцами; мы никогда не видели такого оживления в команде.

Палуба заполнилась. То там, то здесь пассажиры узнавали знакомых.

«Ты что, уже вернулся?»

«Да я просто маненько в отпуск проехался, старик».

«А я думаю, поеду попытаю счастья. Встречал Ферди, или Уолласа, или кого из наших там?»

Однако в основном они были мрачны. Некоторые попытались пролезть под веревками, не предъявив документы, но второй класс, с неожиданной начальственной строгое тью, заталкивал их обратно. Палуба заполнилась клетчатыми пластиковыми пакетами, свертками в коричневой бумаге, картонными коробками, перевязанными бечевой. Толпа росла. Мы потеряли из виду эконома и его стол. Толпа давила на ограждения. Ко мне прижало человека в голубом костюме, со съехавшим галстуком и шляпой. Он близко поднес ко мне свое испуганное с покрасневшими глазами лицо и сказал хрипло, обеспокоенно: «Мистер, это корабль до Англии?» Пот струился по его лицу; рубашка прилипла к груди. «Верно ведь? Прямо туда?»