Поэтому место и назвали – бухта Мертвых Крыльев.

Хотя некоторые величали его немного иначе. Старым, давно не использующимся в Син-Ан словом. Кладбище.

Кладбище самолетов.

Ведь все они были почти мертвы, поедены дрэ, но почему-то…

– Вы здесь, – прошептала девушка и широко заулыбалась. – Я знаю, что вы здесь. И что вам скучно. Может, я смогу что-то с этим сделать.

На макушку упала капля. Песок перед девушкой зашевелился, осыпаясь в разные стороны. Она ждала. Наконец, настойчиво толкая ее ладонь вверх, показался проржавелый металлический нос. Девушка поднялась и отступила.

Самолет был маленький. Одноместный. По конструкции примерно как тот, что собрала Тэсси. Когда он вылез, девушка догадалась, что внутри есть кое-что еще.

– Скелетик, – почти пропела она.

Фигура, обтянутая обрывками не сгнившего спрессованного тряпья и легкой кольчуги, была вдавлена в спинку сидения пристежными ремнями. Лишившись опоры, спрятанная под шлемом голова свесилась вбок. Она удерживалась на шее каким-то чудом.

Самолет стоял на песке недвижно и молча, хотя девушка почти не сомневалась: живая вещь может говорить. Намного лучше, чем покойный хозяин, по крайней мере, сейчас. Хотя если постараться…

В животе неприятно заурчало, и девушка вздохнула. Что ж, все ясно. Лучше поскорее заняться более важными и срочными делами, пока какой-нибудь горожанин не надумал вылезти на прогулку к пляжу. Конечно, в этом месте никогда особо не ходили, но…

– Спи.

Самолет начал плавно погружаться обратно. Вскоре берег стал гладким, как раньше. Пленники уснули.

Зарядил дождь, сырой запах которого тут же смешался с запахом моря. Девушка махнула рукой рыцарю, подозвала рогатых зайцев и лениво побрела к городу. Босые стопы оставляли ровную цепочку неглубоких следов. Ву Ва'ттýри всегда ступала чрезвычайно легко.

* * *

В городке на мокрую гостью не обратили особого внимания, потому что лило уже по-настоящему. Она беспрепятственно разыскала места, которые были ей нужны. Благо, они располагались рядом, разделенные лишь кривой мостовой.

Гостиница была пятиэтажная, но все равно какая-то маленькая, грязная, косая. Изнутри она все же оказалась получше: Ву досталась теплая комната наверху, с очагом. Первое, что девушка сделала, – начала набирать ванну. Вода была ржавой, но горячей. Ванна напоминала корыто и каким-то образом успела зарасти мхом и лишайником. Хотя вряд ли это могло чем-то грозить, тем более, ей.

Девушка полностью разделась и кинула скомканное тряпье в углу, оставив только ракушку на шее. Пока вода наливалась, Ву стояла у окна. Вид открывался на улицу напротив. На мастерскую ло Илáйи Канкагóра, старого резчика по дереву, который, говорят, продолжал поставлять красавиц и уродцев для фронтовых судов алопогонных и благодаря этому расчудесно жил даже в захолустье. С ним можно было повидаться… но не сейчас. Сейчас все могло подождать. Ву довольно потянулась.

Если смотреть выше, то можно было увидеть еще больше неприглядных домов, а если взять подзорку, – то и лес, и опустошенное черное поле… и кусок уходящей далеко вперед блестящей железной дороги. Да, далеко… но никто из нынешних горожан, скорее всего, не представлял, насколько далеко на самом деле они уходят – эти рельсы. А вот Ву знала. Она помнила.

Хорошо помнила, как маленькая девочка – она сама – летела на большой птице. Распласталась, прижавшись к ее покрытому перьями телу и оставляя свои тайны все дальше. Летела под хлесткими ударами ветра, став с птицей единым целым и прося только об одном.

Подальше. Подальше. Подальше, до того как их убьют!

Но она все же это увидела. Заблудившись, а может, направленная особенно злым ветром, птица пронесла Ву над этой железной дорогой.

Над местом, где алопогонные травили Зверя. Как раз когда все это происходило.

Она запомнила. Ей было целых пять, а голова у нее работала на все шесть, а то и семь юнтанов. Наверное, поэтому у нее все получалось, поэтому многие ее выделяли. Например, красивый черноволосый мужчина, который приезжал чаще других и которого она всегда ждала. Пожалуй, она в свои пять даже была в него немного влюблена, хотя у него имелась женщина, которая ждала выводок. Влюблена в его шелковый платок, в голубые глаза, в красивейшие пальцы…

Ву встряхнула головой. Неважно.

Он возлагал на нее большие надежды, как и на остальных. Она, даже маленькая и очарованная, предпочла их не оправдать. Улетела. Скиталась по миру. Запудрила мозги седоволосому, вычтя у себя несколько юнтанов и затерявшись среди детей. И все было так… здорово. Пока не пришел туман. Снова туман.

Погружаясь в воду по самый нос, Ву умиротворенно зажмурилась. Славно. Она вернулась. Почти домой, по крайней мере, до дома не так чтобы очень далеко.

И у нее есть несколько взаимоисключающих планов и желаний. Выбор зависит только от ее собственного настроения.

Лить с неба начало уже на середине пути, и, возможно, дождь собирался еще долго провожать Белого Оленя. Капли проворно бежали по стеклам, вид застилало мутно-серой дымкой. Казалось, сырые коконы окутали каждое дерево проносившейся мимо лесополосы.

А ведь остаток первого дня поездки, первая ночь и утро были ясными, светлыми. Зуллур щедро пригревал, сестры танцевали в Небесном саду и играючи указывали путь. Убегающий за окнами Перешеек, океан, да и мир в целом – все выглядело приветливым и дружелюбным.

– Мне уже кажется, надеяться не на что. Наш народ… ему всегда немного не везло. Мне – так точно. Прости, Лáскез. Я принесу тебе несчастье.

Тáура свернулась калачиком на койке и подложила под щеку ладонь. В таком положении она пробыла почти весь предыдущий день, отказалась идти в ресторанный вагон, не соблазнилась ни рыбой, ни другими вкусностями, которые Ласкез ей принес. Он не был удивлен: уже знал, что после сильных потрясений шпринг становятся такими: вялыми и безразличными, будто тихонько угасают изнутри. Потом – видимо, преодолев себя, – кошки возвращаются к нормальному настроению. Оставался один вопрос.

– Что тебя грызет, Таура? – Он постарался улыбнуться. – Я вообще даже рад, что вместо этой странной Евы…

– А если ее убили? Если их всех…

Ласкез смотрел в большие, влажные зеленые глаза. В них читался страх. Страх не исчезал из этих глаз ни разу за все время путешествия. С того самого мгновения, как Ласкез заметил на перроне широкоплечего черного шпринг с подпалинами на ушах и хвосте… голубоглазого… в форме. Поколебавшись, Ласкез спросил:

– Тот тип. Алопогонный, который подошел поболтать с Джером, когда поезд уезжал…

Порванное ухо Тауры нервно дернулось.