Оставшийся под Данцигом и вдоль Вислы резерв, чье качество было весьма невысоко, насчитывал около 165 тыс. солдат под общим началом маршалов Виктора и Ожеро. Придет время, и именно эти солдаты заменят тех, что погибнут в России.

Для русских это было первое за двести лет, со времен Смуты и польско-шведско-литовской интервенции, нашествие неприятеля. Большая часть военных сил (около 975 тыс. человек при 1620 орудиях) находилась на границах обширной Российской империи: Кавказе, где шла война против Ирана; в Крыму и Новороссии, где можно было ждать турецкого десанта; и в Финляндии, откуда могла грозить России опасная соседка Швеция. Поэтому против Наполеона Александр I мог выставить только от 210 до 252 тыс. человек и 828—980 орудий, да и то с большим трудом.

Г. Битри-Бёли. Французский кирасир. 1809 г.

Эти с большим трудом собранные силы были разъединены. На западной границе стояла армия Барклая-де-Толли (около 127 тыс. человек, включая 19 тыс. кавалеристов, при 550—584 орудиях). Эти войска сосредоточивались в районе Вильно и прикрывали Санкт-Петербург. Другая армия подчинялась Багратиону (39—48 тыс. человек, из них 7 тыс. конницы, с 200—270 пушками) и располагалась под Волковыском, защищая московское направление. Третья армия генерала от кавалерии, участника суворовского штурма Варшавы Александра Петровича Тормасова (43– 45 тыс. человек и 168 орудий) все еще находилась в стадии формирования под Луцком. Она прикрывала Россию от Турции, а заодно и Киев от французов, и располагалась далеко как от Наполеона, так и от войск Багратиона, отделенная от них заболоченными лесами Полесья.

И, наконец, далеко на юге стояла еще одна русская армия – Дунайская (до 50 тыс.) – под началом адмирала П. В. Чичагова. Казачий корпус атамана Матвея Ивановича Платова вклинивался между армиями Барклая и Багратиона в районе Гродно. Ему следовало вовремя ударить во фланг и тыл наполеоновским войскам, чтобы затруднить их наступление, а Багратиону предстояло поддержать усилия казаков. При этом за Барклаем оставалось право давать или не давать врагу большое сражение сразу на границах России: либо у Свенцян, либо в Дрисском лагере.

Наполеон хотел разбить русские армии поодиночке, тем более что сначала общий перевес его войск был очень серьезным. Между армиями Барклая и Багратиона имелся разрыв почти в 100 км, в который и нацеливался враг. (При этом Тормасова отделяло от соседей 200 км болота!) Таким образом, на ударном направлении Наполеон имел почти троекратное численное превосходство.

Бонапарт сознавал, что к началу кампании в России его армия качественно хуже, чем в 1805—1806 гг., когда в ней состояли лучшие солдаты в Западной Европе. Теперь в нее влились крупные иностранные соединения, набранные среди покоренных народов. В них служили знаменитые прусские черные гусары, голландские и польские уланы, австрийские драгуны, португальские егеря, а также итальянцы, венгры, бельгийцы, баварцы, вестфальцы, саксонцы, хорваты, литовцы, швейцарцы и др. В чисто французских полках было много новобранцев. Одновременно Наполеон вел войну с Испанией, где приходилось держать 300-тысячную армию во главе с маршалами Массена, Сюше, Сультом и Мармоном. Надежны были лишь французские и отчасти польские войска князя Юзефа Понятовского. Многие из поляков сражались за Францию еще начиная с первых революционных походов 1792 г., и их уланы слыли в Европе одними из лучших. Неплохо могли драться итальянцы из корпуса Евгения Богарнэ, а вот на немцев полагаться не приходилось. Австрийцы и пруссаки не собирались слишком усердствовать в войне против вчерашнего союзника. А взятые насильно испанцы и португальцы дезертировали при любом удобном случае. Поэтому огромная разноязыкая армия Наполеона не годилась для затяжной войны. Она нуждалась в быстром и решительном успехе: разгроме основных сил противника в генеральном сражении.

В вооружении противники были примерно равны: французы обладали несколько лучшим стрелковым и холодным оружием, модернизированная же русская артиллерия в чем-то превосходила французскую, а в чем-то все же уступала ей. Так боевой ресурс русской пушки (число выстрелов) был в два раза выше французской. Но слава Наполеона, его огромная армия и блестящие победы в Западной Европе убедили европейцев, что русские будут разгромлены в течение нескольких недель.

Наполеон всячески стремился скрыть свои агрессивные замыслы, для того чтобы достичь максимальной внезапности. Все приготовления проводились в строжайшей тайне, с минимумом бумаг и предписаний. Подходить к Неману – границе между Великим герцогством Варшавским и Россией – позволялось лишь разъездам польских улан. Все остальные войска должны были до поры до времени скрываться.

Лишь за неделю до вторжения, 4 июня 1812 г. в Данциге министр иностранных дел Франции герцог де Бассано огласил ноту о разрыве дип-отношений с Россией. Российский посланник князь А. Б. Куракин был выслан из Франции. Тут же французского посла генерала Ж. А. Б. Лористона отозвали из Санкт-Петербурга. 10 июня Наполеон объявил своим войскам о начале похода в Россию.

За день до вторжения Наполеон прибыл в расположение войск на берег Немана в районе города Ковно (ныне Каунас). В плаще и фуражке польского гусара, чтобы не привлекать внимания, он вместе с генералом-инженером Аксо появлялся то здесь, то там, внимательно наблюдая за размещением подходивших частей и подготовкой понтонных мостов. На другом берегу лишь изредка мелькал казачий патруль, и больше никого. Все оставалось безмятежно спокойным. Казалось, что дверь в загадочную Россию любезно приоткрыта.

В середине дня император верхом на лошади объезжал прибрежную полосу реки по краю пшеничного поля. Небольшая свита, ехавшая на почтительном расстоянии от него, вдруг обомлела: император, уверенно, казалось бы, сидевший в седле, упал с лошади и оказался распростертым на траве. Артиллерист Бонапарт не отличался особым искусством верховой езды. Из-под копыт лошади выскочил заяц, она испугалась, взметнулась, и от неожиданности всадник вылетел из седла. Вся свита бросилась к нему, но Наполеон без чьей-либо помощи уже поднимался с земли. Он даже не ушибся, но кое-кто из его высших командиров воспринял происшедшее как дурной знак: «Плохое предвестие! Римляне не перешли бы через реку! » Склонившийся к патрону Бертье тихо шепнул: «Лучше бы нам не переправляться через Неман!» Суеверный Бонапарт пришел в плохое расположение духа. Все последующие часы он молчал, был мрачен, почти не отвечал на вопросы. Это недоразумение вывело его из душевного равновесия. Наполеон понимал, что хотя он успел встать мгновенно, но свитские видели его падение, и в армейской среде уже пошли пересуды о судьбе предстоящей кампании.