От такого своего логического заключения я подскочил на постели. Так это корабль качается на волнах, а воздух пахнет морем! Ну и ну! Я выполз из-под одеяла и сел. Осторожно провёл рукой по голове, лицу. Голова, оказалась бритой, перевязана какой-то тряпицей (не бинтом). А на лице действительно присутствовала курчавая борода. И совсем не моя. Я по жизни чернявый и щетина на лице, если вовремя не побреюсь, отрастала тоже чёрная. А эта была русая.

– Согревает в холода борода, – некстати вспомнилась песенка.

Оглядел себя. Из одежды – только длинная, до колен, полотняная рубаха с разрезами по бокам. На больничную мало похожа. Ноги босые, но это понятно. Но это не мои ноги! До моих, сорок шестого размера, они явно не дотягивали! И руки не мои! Натружены, но явно не физическим трудом, а занятиями с какими-то предметами, о чём говорят характерные мозоли. Штанга? Гири? Вёсла? И костяшки об макивару не набиты. Мускулы на руках, плечах, груди и животе рельефные, но не накачанные, а наработанные чем-то иным, на гири не похожим. Это что же получается-то, а? А получается, что ТЕЛО НЕ МОЁ!!! Окончательно созревшая мысль заставила волосы встать дыбом, а меня – облиться холодным потом. Машинально вытер лицо рукавом, и пришла ещё одна мысль: я ощущаю это чужое тело как своё собственное!

– Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша, – пробормотал я. Посидел, свыкаясь со столь безумной мыслью, потом аккуратно встал на ноги. Но не удержался, когда корабль на волне качнуло, и шлёпнулся задом на своё оказавшееся не очень мягким лежбище. Посидел ещё, заставив успокоиться бешено колотившееся сердце и принять обнаруженное как факт, не подлежащий оспариванию. Профессорская установка зашвырнула мой разум непонятно куда и неизвестно в кого. Но, что радует и даёт надежду, в тело живого человека, а не в неведому зверюшку.

Неожиданно для себя громко хмыкнул и заулыбался, представив, как я попал бы в тело быка или жеребца и что бы потом было. Представленное выглядело так комично, что я расхохотался в голос, но тут же заткнулся и прислушался – не идёт ли кто? Услышат смех, примут за чокнутого, повяжут и в трюме запрут. А мне это надо? Нет, конечно! Коли приключилось со мной такое – надо адаптироваться и выжить, во что бы то ни стало. Тело местного аборигена мне досталось где-то моего возраста, и терять я его не намерен. Другого уж точно не дадут! Это надо сохранить, так что главное сейчас – собирать информацию.

Закрутил головой, более детально оглядывая каюту. На стене, у которой стояла моя кровать, так же на колышке, висел пояс с саблей в ножнах, большим ножом и замшевой сумкой. Из-под неё выглядывали ещё какие-то предметы.

– Шкуры, сундуки, древние пистолеты, сабля, «боярин»! Обалдеть!

Я почесал кончик носа. Так и продолжал бы, наверное, ломать непонятками контуженую голову, но тут распахнулась дверь, и в волне морского воздуха в неё шагнул крепкий мужик в косоворотке с распахнутым воротом, опоясанный тонким ремешком и босиком, тоже лохматый и густо бородатый. Как на картинке из книжки о дореволюционной Руси! Подошёл к моей постели, коротко кивнул:

– Семён я, лекарь на службе у боярина Жилина Петра Фомича, если ты запамятовал. Напугал ты нас, боярин, сильно напугал. Мы уж и не надеялись, что поднимешься с ложа скорбного, – сказал он, сматывая с моей головы тряпицу.

– А что произошло-то?

Я задал вопрос и тут же вскрикнул. Мужик бесцеремонно отодрал присохшую повязку. Простые времена, простые нравы!

– Разве не помнишь ничего? Стоял ты на палубе, с князем разговаривал, – сказал мужик, поливая рану какой-то жидкостью из фляжки, вынутой из поясной сумки. Защипало, но боль почему-то проигнорировала вторжение в свою вотчину и отозвалась только зудом. Я поднял руку, чтобы почесаться, но мужик её перехватил и положил мне на колено.

– Только шторм кончился, – продолжил он свой рассказ, – тучи почти все уже ветер угнал. Народ на палубу повыползал, а тут! Вдруг с неба зелёный луч упал и тебе прямо в голову. Ты на палубу рухнул и затих. Я к тебе кинулся, а ты не дышишь, и живчик не бьётся. Из головы кровь течёт. Холопы набежали, я перевязку сделал, в камору отнесли. Мы подумали, что убила тебя та молния странная. В камору отнесли, в рубаху переодели. А ты и не дышишь, и живчик не бьётся! Отец Михаил отходную молитву читать начал, да что-то сбиваться стал, слова путать. Тогда он другую молитву прочитал, и мы все вместе с ним, на исцеление болящих. А потом помолчал отче и сказал, что ты пред Богом предстал, но не умер. Господь наш тебя посредством зелёной молнии к себе призвал, но скоро вернёт. А мы молиться должны о твоём здравии. Святой человек отец Михаил! Правду сказал, что оживёшь ты. Так и вышло. На второй день задышал ты, даже лицо порозовело, но в себя не пришёл. Ещё день проходит, а тут ты и совсем ожил! Видимо, ты Ему для чего-то срочно понадобился, что Он так сделал. Промысел Божий! Мы думаем, Он тебя своим откровением одарил и обратно вернул на подвиг.

Мужик истово перекрестился. Моя рука автоматически повторила его движение. Подумал: «Подвиг, ага! Нашёл героя – башка с дырою». Но в сердце что-то ворохнулось. Сунул руку под бороду, нащупал висящий на цепочке крест.

– А ведь у меня крестик маленький был и висел на шнурке, – подумал я, вытащил крест, посмотрел. – И камня зелёного в нём не было!

– Ранка то уже заживать стала, – услышал голос лекаря. – Отмолили тебя. Батюшка наш Михаил да холоп твой Пантелеймон трое суток молитвы читали, от ложа твоего не отходя. Даже князь Андрей Михайлович с боярином Жилиным каморку сию покинули, дабы не мешать молитвам их. Как смерды, на палубе вместе со стрельцами это время жили, не чинясь. Да и остальные люди наши, на молитву становясь, завсегда о тебе Господу слово молвили.

– Понятно, – ответил я. – Пить дай.

– Вот, не верил кое-кто, что ты жив будешь, – с пренебрежением к неизвестному мне оппоненту произнёс мужик. Налил что-то из кувшина и подал мне. – А всё потому, что схизматик, католик капитан судна этого. Да и вся команда его. В истинной вере ничего не понимают. Молитва, от сердца произнесённая, завсегда до Бога доходит.

«Всё-таки корабль. И капитан – католик. Узнать бы ещё, куда путь держим?»

В чашке оказалась вода, разбавленная то ли вином, то ли лимонным соком. Вкус был кисловатый, но сейчас – в самый раз.

– Это ты правду говоришь, – произнёс я, вспомнив, как в отчаянии, раз за разом шептал «Отче наш», пока свихнувшийся старик, брызжа слюной, орал о своих планах бессмертия за мой счёт.

– Капитан-то требовал, чтобы мы тело твоё в море бросили. Мол, на тебе знак Божий, ты проклят и наказан и от тебя нужно срочно избавиться, а то беду накличешь на всех. Но князь сказал, что по православному канону по тебе, как по знатному господину, до погребения трое суток молитвы отчитывать надобно. Капитан поворчал, что у русских всё не как у просвещённых народов, и отступился. Сменяя друг друга батюшка, дьякон Феофан и холоп твой Пантелеймон молитвы читали. Наши все тоже молились. Отмолили, слава Богу! Ты очнулся, ты жив и скоро совсем здоровым будешь.