меня человеком. Все они будут шарахаться меня и только твои деньги заставят их терпеть! Ты выпустил меня в мир, ты знал какие они и сделал это! Теперь живи с этим! С осознанием того, что твой сын несчастен!

Роман отвернулся от отца и пошёл к себе. Через несколько секунд стук двери раздался сверху. Гул оборудования обнял старика, он остался один.

Механическая рука зажужжала, коснулась вибрацией старика. Тощие пальцы мягко толкали рычажки на ручке кресла. Исполин медленно опускал хозяина вниз к широкому и выпуклому экрану.

Бледное тело старика, в свете зелёного мерцания экрана, казалось похоже больше на тело высушенной мумии, нежели хоть и старого, но человека. Он медленно подплыл к столу. Склянки, обломки механизмов, шестерёнки, валялись по всей поверхности стола. Тонкая прядь проводов свисала с потолка и закрывала угол экрана. Старик протянул дрожащую руку и вытянул из-под разбросанного мусора блестящий золотом прямоугольник. Пластина с выпуклыми квадратиками оказалась на коленях. С виду хрупкие и почти безжизненные пальцы ожили, застучали выбивая бессвязный ритм.

На зелёном экране появились белые символы. Строчка за строчкой возникали слова смысл которых мог понять только старик. Белые закорючки ровными рядами ложились в штабели, пропадали, появлялись снова вместе с множеством других столбиков, беспрерывная пляска полосок и символов. Вскоре на экране появилась фигура мужчины и две геометрические фигуры, окружность и квадрат. Мужчина с двумя парами рук и ног был вписан в фигуры. Одна пара ног была разведена, другая сведена вместе. Пара рук касалась квадрата и была разведена в стороны, другая касалась окружности и была чуть приподнята над первой. Старик не открывался от экрана. Человек замер на несколько секунд, но и он быстро исчез, как только пальцы старика заработали снова. Картинка сменялась одна за одной. Конусообразная машина шла за человеком, за ней шли изображения людей, женщин, детали архитектуры. Они менялись так быстро, что не успевали покинуть зелёный холст и накладывались одно на одно, сваливались в кучу, превращались в неразборчивую кашу.

Через несколько минут старик нашёл то что искал. Он вернулся к человеку с множеством рук и ног, только теперь геометрических фигур было больше, как и конечностей, и добавилась одна особенность. Теперь человек не был анатомически похож на взрослого мужчину. Изображение показывало, что у него внутри, словно его разрезали поперёк. Внутренние органы отсутствовали, вместо них шестерни и разного рода многогранники. Стукнув пальцами по квадратикам несколько раз, старик заставил изображение увеличиться. Фигура мужчины-механизма стала усиливаться, вырастая в области шеи. Лицо не в разрезе. Крупные глаза, чёткие и острые черты лица. Тонкая полоска вместо рта. Разрезанный поперёк ниже адамово яблока, на старика смотрел Роман. Учёный задержал взгляд на лице сына и стукнул несколько раз. Шея увеличилась, на экране появилась каша из различных деталей.

***

Дверь в спальню Романа открылась. Осторожная и лёгкая поступить мерно отзывалась эхом по просторной лаборатории. Он не мог уснуть. Отключать сознание совершенно не хотелось. Всю ночь он думал, слушал, как внизу его отец стучит костлявыми пальцами по своей странной пластине.

Роман старался не шуметь, спускался осторожно. Он слышал, как в низу тяжело дышит спящий отец. Дыхание через маску звучит так грязно, так по больному, будто мешок с песком тянут по усыпанной битым стеклом земле.

В своём кресле-руке у зелёного экрана, склонив голову на грудь, спал его отец. Руки расползлись по обе стороны, чёрные пиявки безжизненно свисали с дряблых рук.

Лёгкие шаги приблизились к старику. Роман смотрел в экран, любуясь рисунками на нём. Его собственное тело с разобранной шеей заняло половину экрана. На второй половине были увеличены механизмы и внутренности выводящего звук устройства, которое он хорошо знал и изучил, это вечно дребезжащее и хрипящее горло. Единственное устройство, что не мог наладить его отец. Рядом увеличенное изображение ещё одного горла. Вместо уродливых шестерёнок, трубок и механизмов, на месте выводящего звук устройство была гортань, человеческая гортань со связками, тканями, мышцами.

Он взял пластину старика, нажал несколько клавиш, отдалил изображение человеческой гортани. Ему открылось полное изображение человека. Его отца.

Глаза Юноши заблестели.

«Ты всю ночь работал над…» — он не успел закончить мысль. Красная лампа загорелась над выходом из лаборатории. У поместья кто-то стоял и раз горела красная лампа, этот кто-то был очень важен. Роман погладил лысый череп отца, улыбнулся своей натянутой улыбкой, нажал средний, из пяти, рычагов и пошёл к выходу. Рука за его спиной медленно возвращала отца в его каморку, где он сможет продолжить мирно спать.

Роман шёл к глухим воротам поместья. Утренний прохладный ветерок теребил несколько беспокойных локонов на его голове. Мысль о том, кто бы это мог быть так рано легко шевелила шестерни внутри. Он нажал рычаг, запустил механизм открытия двери. Ворота зажужжали и зашевелились механизмы. Он подождал. Толкнул, меньшую, в рост юноши, дверь. Та распахнулась. На другой стороне стояла Маша.

В походном тёмно-зелёном плаще, голову покрывает шерстяной платок. Её глаза блестели и, кажется, смотрели куда-то за него. Миниатюрная, Маша слегка дрожала. Маленький и красивый ротик нарисовал крохотное подобие улыбки.

Она сказала:

— Рома… я… я…

Роман не ответил.

— Я сама… пришла, видишь…Ночь не спала… Вчера… ты повздорил с Никитой… Это всё так глупо… тебе могло показаться…

Роман открыл рот. Маша замолчала. Приготовилась. Раздалось шипение, словно глубоко в глотке у парня зашевелились ржавые шестерни, стали перемалывать стекло. Раздался голос, не Романа. Её собственный:

— Невыносимо! У него отвратительный голос! Просто невозможно отвратительный и сам он… Кукла!

Маша охнула. Бледное лицо стало ещё белее. Он пролепетала…

— Как? Что же это…

Шуршание усилилось. Роман заговорил другим голосом. Никиты:

— Как же я хочу ещё раз прикоснуться губами к твоей нежной шейке…

Маша остолбенела. Лицо её задрожало. Она вскрикнула.

Что-то в глотке Романа задрожало. Голос Никиты исчез. Маша услышала Ефима:

— Что там? Видно их? Пустил он её?

Голос Марфы:

— Не видать… барыня, вроде, стоит ещё…

Роман закрыл рот и всё прекратилось.

Маша отшатнулась от него. Бледная ручка потянулась к груди. Её голос дрожал:

— С-с-сатана… Лукавый… ты… ты…

Она, как рыбка, открывала рот, бледнела с каждым шагом. Твердила одно лишь слово:

— Лукавый… лукавый… лукавый…

Маша дрожала и отступала.

Роман закрыл перед ней дверь, развернулся и пошёл обратно в дом.