Разбойник с луком был сзади, разбойник с самострелом – спереди, один стрелял по правой стороне дороги, другой – по левой, так что спрятаться было некуда. Но двое у саней бросились к лесу, к ближайшим деревьям, чтоб хотя бы попытаться укрыться от свистящей неумолимой смерти.

Казалось, всего пять шагов отделяли их от спасения. И от Кривого, приподнявшегося с овчины. И от Хорька, сжавшегося в комок, выставившего перед собой рогатину и не видящего сейчас ничего, кроме громадного – ростом до самого неба – мужика, размахивающего громадным – с оглоблю – мечом, мужика – с безумными глазами и оскаленным ртом, бегущего прямо на него, на Хорька…

Глухая тишина, как в вязком болотном тумане. Только тяжелые удары в висках, только хруст снега под ногами великана…

Три шага до него… два…

Краем глаза Хорек заметил стремительное движение: Кривой бросился вперед на своего противника, предоставив Хорьку самому разбираться со вторым.

Хорек не вскочил и не ударил, он просто выставил рогатину, упер ее тупой конец в снег, как учил его Дед перед охотой на кабана.

Он сам все сделает, сказал Дед.

Толчка Хорек даже и не почувствовал – рогатина лишь вздрогнула, когда бегущий с разгона животом напоролся на широкое, похожее на кинжал, лезвие.

Мертвый сделал еще шаг, насаживаясь на рогатину, и, наверное, бежал бы и дальше, если б не поперечина, остановившая его бег.

Вот теперь Хорек ощутил удар, но удержал. Даже смог выхватить кинжал из-за пояса – не задумываясь, потому что так учил его Дед.

Сразу добей, сказал Дед, не оставляй подранка. Раненый – самый опасный. Дал кабану насесть на рогатину – добей. Брось рогатину, все равно не удержишь, и добей. По горлу.

И Хорьку сейчас было все равно – человек перед ним или умирающий кабан. Лезвие вошло в горло человеку, заваливающемуся на бок, в лицо Хорька ударили теплые брызги.

Хорек отскочил в сторону, выставив перед собой окровавленный кинжал и пытаясь восстановить дыхание.

Возле саней что-то происходило. Кто-то истошно орал, несколько раз сталь с силой ударилась о сталь, потом крик прервался. Только тихий шорох…

И еле слышное бульканье под ногами у Хорька.

Пробитый рогатиной человек шевелил губами, скреб пальцами по снегу, а из рассеченного горла, пузырясь, вытекала густая темно-красная жижа.

Хорек, не отрываясь, смотрел в глаза умирающего. И видел в них себя. Глаза словно замерзали, превращались в лед, и Хорек в них тоже замерзал, застывал.

– Живой? – спросил кто-то.

Хорек мотнул головой в ответ.

– Ты живой? – спросил еще раз Кривой.

Он уже вернулся от дороги, чтобы глянуть – справился малый или первый бой для него стал и последним.

– Живой… – с трудом выговорил Хорек.

– У тебя кровь на роже.

Хорек провел рукой по лицу. Кровь. Ему в лицо ударила кровь убитого им же обозника.

– Снегом вытри, – Кривой наклонился к своему противнику, лежавшему на спине, широко раскинув руки.

Из груди убитого торчал кинжал. Крови видно не было.

– Чище нужно убивать, – сказал Кривой, наклонился и, чуть отстраняясь, выдернул свое оружие.

Несколько капель крови, отлетев, пробили в снегу дыры.

– Пойдем, – Кривой зачерпнул снег, вытер лезвие. Обтер его о полушубок убитого.

– Ты свой кинжал тоже оботри, пока руда не замерзла.

Хорек кивнул, вытер оружие и сунул его за пояс.

Кривой взялся за древко двумя руками, уперся ногой убитому в грудь и одним движением вырвал рогатину.

– И ее вытри.

Снег был холодный, руки застыли мгновенно, розовая талая вода текла между пальцами. Хорек почувствовал, как ледяная струйка проникла в рукав, торопливо встряхнул рукой.

Все остальное прошло как во сне: и слишком громкие голоса возле саней, и смех откуда-то взявшегося Враля, и одобрительное похлопывание по спине и плечам, слова Кривого – все было где-то очень далеко.

Хорек не смог отогнать от себя это странное ощущение, даже когда Кривой подтолкнул его вперед и сказал усмехаясь:

– Вы как хотите, а я с этим мальцом ссориться не буду. Пока дождались обоза, думал, он меня своими разговорами с ума сведет. И все про то, как делить будем, да как сподручнее засаду поставить… Когда сани перед нами остановились, решил – все, сейчас обгадится или побежит, ан нет, лежит, по пальцам обозников считает. Когда на нас побежали, я чуть стрекача не дал, а он даже не дернулся, принял беднягу на рогатину, да еще чуть ли не выпотрошил его. Сами гляньте! Так что, вы как хотите, а я к нему спиной поворачиваться не буду.

Все вокруг плыло, звенело как колокола на Чистины, хотелось прилечь и уснуть. Можно и в снег.

Хорька подхватили на руки – он даже и не разобрал, кто именно, посадили в сани. Что-то там говорили, перетаскивали с саней на сани мешки и корзины, после тронулись по дороге, – Хорек почувствовал, что проваливается, вздрогнул, вскидываясь, потом снова опустил голову на шершавый конопляный мешок и заснул.

Спал Хорек долго. Ему что-то снилось – веселое, яркое, радостное, словно праздник Веснянки. Он видел лица, разговаривал, даже пел и плясал, но, когда проснулся, в памяти не осталось почти ничего.

Только яркие пятна и ощущение счастья.

Он лежал на шкуре в пещере, возле самой стены.

Посреди пещеры горел костер, дым стелился понизу, в горле першило, но было тепло. И не было стылой сырости, от которой Хорек не мог спрятаться всю неделю перед нападением на обоз Жмота.

Хорек снова закрыл глаза, намереваясь досмотреть свой яркий сон, но перед глазами вдруг встало белое лицо и широкая рана на горле. И пузыри, лопающиеся в крови.

Спать больше не хотелось.

Хорек сел на шкурах, посмотрел на свои ладони, не разобрал в неверном свете костра, протянул руки к огню – крови на них не было.

Хорек взял свои сапоги, стоявшие у костра, намотал онучи, кем-то заботливо развернутые у самого огня, обулся. Ногам стало сухо и тепло.

«Теперь бы поесть чего-нибудь», – подумал Хорек, – и в животе заурчало. Последний раз они ели прошлым вечером, перед самым уходом. Тогда есть совсем не хотелось, съел лепешку и кусок оленины. Сейчас бы он мог съесть целого оленя.

А где все остальные?

Хорек набросил на плечи тулуп, подошел к выходу из пещеры, завешенному сшитыми оленьими шкурами. Приоткрыл завесу и быстро выскользнул на мороз.

Было темно и холодно.

Снег скрипел под ногами, завывал ветер, врываясь в ложбину, на дне которой и была расположена пещера.

Никого не было.

Хорек оглянулся – темнота. Только несколько звезд вверху видны между краями ложбины.