Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он наклонился ко мне:
— Вы не оберетесь хлопот с этой дерзкой блондинкой.
— Знаток птиц. Когда-нибудь это может понадобиться нам. Не извольте беспокоиться. Когда я преподавала в школе в Огайо, то поняла, что самые нахальные зачастую и самые любимые.
На этом близком расстоянии меня поразило, что он подрисовал свои брови ярко-коричневым карандашом. Впрочем, чрезвычайно искусно.
— Если бы я в удобное для вас время мог предложить вам приятное времяпрепровождение, это было бы для меня большой честью, — промолвил он, почесывая подушечку большого пальца ногтем указательного в присущей ему нервной манере.
— Очень любезно с вашей стороны.
На иерархической лестнице фирмы художественный директор играл роль посредника между мистером Тиффани и мной. У меня могла возникнуть нужда в нем для поддержки моих требований.
— В этом сезоне дают еще две оперы, — продолжил мой собеседник. — «Отелло» Верди и «Женитьбу Фигаро» Моцарта.
— Я обожаю оперу. То есть оперы из Старого Света.
Долгий, громкий, совсем не подобающий воспитанной женщине вздох раздался в студии. Мы оба уставились в открытую двойную дверь. В этот момент Вильгельмина встала и потянулась, воздев высоко вверх руки, суча пальцами, выставив вперед грудь.
— А, эта наглая особа. — Мистер Белнэп наклонил голову в ее сторону. — С ней надо держать ухо востро.
Я согласилась, зная, какие непростые времена ожидают меня.
— Да, Льюис хотел бы сейчас же видеть вас в своем кабинете, — вскользь бросил он, выходя в дверь.
— Что же вы мне сразу не сказали? — бросила я с раздражением, схватила блокнот, карандаш и пулей вылетела из мастерской.
Седовласый человек с белоснежной накладной бородой пригнулся низко к полу, когда я вошла в кабинет-студию мистера Тиффани.
— Что произошло? Могу ли я помочь?
— Садитесь, — пригласил меня мистер Тиффани, легонько касаясь кистью палитры. Переливающийся опал в его перстне безоговорочно выходил победителем в битве с многоцветьем свежесмешанных красок. — Я хотел познакомить вас с моим отцом, Чарлзом Тиффани, а он пришел сегодня позировать. Это миссис Дрисколл, заведующая женским отделом.
— О, приветствую вас, — отозвалась я. — Рада познакомиться. — Совершенная бессмыслица говорить такое человеку, облаченному в классическое красное одеяние и сандалии. Мне следовало бы воскликнуть: «Приветствую тебя, Цезарь!» или же молить его: «Веди нас в землю обетованную!»
— Я тоже рад. — Отец мистера Тиффани не изменил позу, его морщинистое лицо было наклонено вниз.
На незавершенном холсте я узнала Иосифа Аримафеянина, только что снявшего Христа с креста. Углем едва были намечены очертания Марии-Магдалины, преклонившей колени у ног Христа, и Богоматери, вознесшей очи к небесам. Эта сцена напоминала оплакивание времен голландского Возрождения, а лицо отца вполне могло быть написано Гансом Гольбейном-старшим.
— Витраж называется «Положение во гроб». Это — для часовни. Ваш отдел займется его изготовлением.
Мистер Митчелл, тучный управляющий фирмой, ворвался в кабинет, размахивая газетным листком:
— Вы слышали об этом? Городской профсоюз глазуровщиков и стеклорезчиков требует повышения тарифов.
— Ну так удовлетворите их. — Мистер Тиффани как раз приступил к подмешиванию самой малости желтой охры в белую краску для погребального покрова, перекинутого через руку его отца.
— Они к тому же хотят сокращения рабочего времени до пятидесяти часов в неделю и перерыв на пиво в три часа.
— А вот это — проблема. Сокращение рабочего времени. — Тиффани-старший сменил позу.
Возникшее от нервного возбуждения пятно в форме Африки на щеке мистера Митчелла стало еще краснее.
— Если профсоюз забастует, — вскипел он, — наши люди будут вынуждены тоже бастовать, из солидарности, независимо от того, какое соглашение у вас заключено с ними, хоть по тарифам или по рабочим часам.
— И когда же это может случиться?
— Только после нескольких этапов переговоров.
— Профсоюзу необходимо разжечь забастовочный дух, — мудро заметил Тиффани-старший. — На это уйдет некоторое время.
Я чуть не сошла с ума, выслушивая речь библейского персонажа о забастовке рабочих.
— Мы можем медленно вести переговоры, чтобы опередить его, — предложил мистер Митчелл. — Крайне неподходящее время. В любом другом году мы могли бы спокойно прожить на наших складских запасах.
— Не имеет значения. Эксперименты по дутью из радужного стекла могут продолжаться независимо от этого. Я хочу представить его в Чикаго.
— Не упрямься, сынок. Оставь его в покое. Твое радужное стекло будет в мозаиках. Можешь отдать под него все печи.
— В статье упоминают нас? — осведомился Тиффани-младший.
— Да. А еще Мейтленда, Армстронга, Колгейта, Латропа и Лэма.
— Ха-ха! Тогда Ла Фаржу[1] тоже придется застопориться.
Я почувствовала, как дух соперничества кипит в нем подобно расплавленному стеклу.
— Вы можете переплюнуть меня, если у вас достанет соображения, каким образом справиться с этими делами, — заявил Чарлз Тиффани. — Я ожидаю не меньше чем полной победы.
— Еще бы, со всеми твоими шедеврами из бриллиантов и серебра[2].
— У вас есть одно преимущество, — заметил отец.
— Перед тобой?
— Перед другими витражными фирмами. — Он повернулся в мою сторону. — Женщины не допускаются в профсоюз, так что их не будут призывать к забастовке.
Чарлз Тиффани скрылся залакированными восточными ширмами, чтобы переодеться.
— Сколько девушек вы наняли? — обратился ко мне мистер Тиффани.
— Шесть. Как раз столько, сколько вы приказали. Теперь их всего двенадцать и я.
— Как можно скорее увеличьте штат отдела вдвое. Вам придется взять на себя часть работы мужчин.
— Осмелюсь заметить, немедленное удвоение персонала означает, что некоторые мастера и я будем отвлечены от проектов, чтобы обучить такое большое число новых девушек. Это не приведет в результате к удвоению объема выполненной работы.
— Она права, сынок. Не действуй необдуманно.
— Хорошо. Тогда принимайте их бригадами по три человека, как вы сочтете приемлемым, но быстро.