– Айдына! Айдына! – услышала девочка крик старой Ончас.

Тетка пробиралась сквозь кусты, раздвигая их палкой. Она страшно боялась змей и старалась производить как можно больше шума, надеясь, что змея уползет с ее пути прежде, чем нога ступит на облюбованное мерзкой тварью место. Но Айдына была уверена, что змеи здесь не водятся, иначе они не выбрали б с Киркеем это урочище для игр. Они облазили его вдоль и поперек и знали, где растет сладкий кандык и вкусная саранка, где вьет свое гнездо сварливая кедровка и где вырыл нору суровый барсук…

Приближался Месяц Коротких Ноче[2]когда трава в степи выгорает и начинается большая кочевка в сторону тайги, где и дожди чаще, и выпасы богаче. В нынешнем году это совпало с новолунием. Айдына знала, что перед кочевкой табунщики провели обряд поклонения луне Ай и попросили благополучия и обильных трав. А утром Киркей вместе со старшими братьями отправился на отгонные пастбища, что разлеглись на склонах Айлытах. Гора находилась в двух днях пути от родового аала. Там, на щедром разнотравье горных лугов, паслись огромные табуны Теркен-бега – отца Айдыны: быстроногие кирче, за каждую из которых давали три кисета золота, и маленькие коренастые степняки – драчливые посхи, выносливые и неприхотливые в еде. Среди высоченной травы виднелись спины ленивых яков, из молока которых варили жирный сыр, а с горячих сливок снимали вкусные пенки.

Закрыв глаза, Айдына как наяву видела костер, который трещал и плевался искрами, стоило подбросить в него смолистую ветку. Дым струился в небо, разгоняя комаров и мошку – надоедливую и кусачую. Над огнем в котле варилось мясо, а старый табунщик Салагай сидел на обрубке дерева, подслеповато щурился на заходившее солнце и перебирал струны чатхана. Айдына часами могла слушать древние сказания, а гортанное пение и звуки чатхана напоминали ей то шорох листьев во время дождя, то рокот горного потока, то завывание зимнего ветра.

Эти мелодии притягивали к себе и духов, и шаманских тёсе[3]и души умерших людей. Ни одни поминки не обходились без Салагая, который всю ночь напролет исполнял богатырские сказания. Душа умершего человека садилась на чатхан и, словно при жизни, слушала и наслаждалась подвигами былинных богатырей. Иногда душа проказничала и притягивала к себе голос хайджи. Чтобы этого не случилось, Салагай рисовал угольком крестик под подбородком.

От Салагая Айдына узнала о приключениях славной богатырши Алып Хысхан и похождениях Ай-Хуучин, легендарной дочери двух коней, бросившей вызов божественным силам. Темными зимними вечерами она с упоением слушала бесконечные сказания о храбром воине – богатыре Хан-Миргене, но больше всего ей нравилось предание о семи слепых великанах, у которых шустрый мальчишка по имени Пырке выкрал чатхан. Почему-то Айдыне казалось, что именно Салагай был когда-то этим мальчишкой. Слишком подробно и со знанием дела он рассказывал о подвигах Пырке. Он никогда не добирался до конца своего повествования, засыпая на девятом или десятом подвиге.

По утрам Салагай просыпался сердитым. Ведь по поверью, если сказитель спутал слова или не закончил былину, век его укоротится. Но, видно, Хан-Тиги[4]многое прощал Салагаю, волосы которого уже не просто побелели, а стали напоминать мох, что свисает в тайге с деревьев. Правда, табунщики по-прежнему брали его с собой, отправляясь на летние выпасы. Горные духи таг ээзи тоже любили слушать сказки и музыку. За полученное удовольствие они не трогали скот и даже отгоняли медведя, большого любителя поживиться за чужой счет.

По рассказам Киркея, пастухи, добравшись до пастбищ, в первый же вечер забивали в дар духам овцу, стараясь не пролить ни капли крови на землю, варили мясо и горячим паром угощали Хозяина горы. Три ночи подряд Салагай пел о подвигах богатырей. И не было случая, чтобы в третью ночь горловое пение хай не стало вдруг отдаваться эхом в скалах. Табунщики бурно радовались: горным духам настолько понравилось пение, что они подпевают хором. Значит, будет удача! И ни разу, пока Салагай бывал вместе с ними, не ошиблись. По этой причине Салагая берегли, не позволяли ему работать, первому подносили чашку с едой. Ведь в конце кочевки он должен был отблагодарить горных духов за помощь и терпение.

Даже Ончас не помнила Салагая молодым, но и когда тетка была ребенком, он считался непревзойденным сказителем. Сам дух горлового пения Хай Ээзи наградил его даром, который Салагай не утратил до глубокой старости. И, по рассказам той же Ончас, мог много ночей кряду петь под звуки чатхана о подвигах древних богатырей-алыпов. Прошли те времена, сильно постарел Салагай, многое подзабыл из того, что помнил, и все-таки Айдына очень любила его сказания. А Пырке в ее мечтах все больше стал походить на Киркея, правнука Салагая. Именно таким она его представляла: коренастым, с бронзовым от загара скуластым лицом, с косицей, уложенной на темени, не признающим седла, ловким и смелым.

Ончас не позволяла Айдыне играть с кыштымом их рода, сыном пастуха, но что поделать, если Айдына не признавала девчоночьих забав, а Киркей был единственным мальчишкой, кто не боялся приблизиться к дочери Теркен-бега. Зимой, когда власть попадала в руки-сосульки Узут Арыг – богини Мороза и Холода, они почти не виделись – стояла стужа и снега по пояс, а злобный ветер проникал даже под шубу. Но с весны и до той поры, когда на холодную землю снова ложился снег и ледяная пурга принималась выть и стонать за стенами юрты, они отводили душу в играх и состязаниях, которые придумывали вместе.

Третьим ее товарищем был Адай – огромный лохматый пес, которого еще щенком подарил Айдыне Чайсо, младший брат Теркен-бега. Тогда ей только-только исполнилось одиннадцать лет.

Ончас терпеть не могла Адая. Всякий раз пыталась запустить в него сапогом или огреть палкой.

– Не гладь его! – кричала она Айдыне, если замечала, что племянница обнимает или треплет за уши мохнатого друга. – У него чертова шкура! Смотри, утащит в Нижний мир! Хочешь, чтобы Эрлик-хан женился на тебе?

Ончас искренне верила, что собака, поддавшись на уговоры злого айна, предала хозяина в обмен на теплую шубу и запустила черта в жилище. Но тот не смог навредить человеку, потому что в юрте жил хитрый кот, который прогнал зловредного духа.

Айдына не принимала крики тетки всерьез. Это поверье помнили лишь старики да взбалмошные старухи вроде Ончас. В их аале было много собак. С ними охотники добывали зимой зверя.

Ее Адай был умнее и сильнее всех псов в округе. Так считала Айдына, хотя ей пока не удалось испытать его на зимней охоте. Вот уже четыре года заматеревший пес ни на шаг не отходил от юной хозяйки. В ледяную стужу он согревал девочку своим теплом, в летнюю пору становился отважным спутником в прогулках вдали от родного аала. По осени он вытащил ее за шиворот из топкой мари; ранней весной спас от зубов старой рыси; чуть позже бросился на вепря-секача, который загнал Айдыну на дерево, а совсем недавно растерзал большую змею. Та неосторожно выползла на камни как раз под ноги девочке.