Но Помпи продолжал молча преданно смотреть на нее. Сторм еще раз грустно вздохнула, покачав головой. Глаза ее обшаривали море, выискивая едва заметный на фоне черного, словно бархат, неба силуэт, и постепенно вся злость, все сомнения уходили из ее души, оставляя место уверенности и блаженному покою. «Гроза» спокойно покачивалась на волнах, как всегда ожидая ее, — чего же ей еще? Завтра на рассвете они вновь поднимут паруса и понесутся навстречу опасностям, приключениям, отчаянным битвам и сказочным сокровищам! Сердце Сторм снова забилось в привычном ритме.

— Вперед, Помпи! — произнесла она и энергично хлопнула по бедру перчаткой, которую держала в руке. — Нам пора возвращаться домой.

Северная Каролина,

графство Албемарль,

плантация Сайпресс-Бей, две недели спустя

В 1660 году король Карл, желая укрепить свои позиции в Новом Свете и поощрить тех, кто оставался верен ему во время революции Кромвеля, наградил самых преданных из них землями в Америке. Таким образом, возникло восемь графств, получивших общее название Северной Каролины. Наиболее плодородные из этих земель были расположены по побережью. Густые леса, заливные луга, полноводные реки, в низинах плантации риса, табака, индиго — все для благосостояния короля и его наместников.

Перси Йорку, одному из восьми наместников, достались, пожалуй, лучшие земли — тридцать тысяч акров в долине реки Чован, от океанского побережья до густых тропических лесов в глубине континента. Больше всего Перси нравилась тихая, таинственная болотистая местность в самом центре его владений, которую он назвал Сайпресс-Бей — Запруда Кипариса.

Йорки были древней, благородной английской фамилией, и когда у сына Перси, Вильяма, вдруг обнаружился талант архитектора, для многих это было неожиданностью. Но еще больше были удивлены знатные родственники, когда Вильям решил навсегда переселиться в Америку и всецело заняться своими американскими владениями. В его руках Сайпресс-Бей вскоре превратился в едва ли не самую доходную плантацию во всей Северной Каролине: в полях зеленел табак, виноградники сверкали на солнце тяжелыми гроздьями, в низинах простирались бескрайние плантации риса. Любой назвал бы эту землю раем.

Когда Вильям Йорк погиб от рук индейцев, восставших против бесчеловечного обращения со стороны колонистов, его сын Саймон, которому к тому времени едва исполнилось семнадцать лет, еще учился в школе в Англии. Получив известие о смерти отца, Саймон ни минуты не сомневался, что он теперь будет делать. Он знал, что поедет в Америку и посвятит жизнь тому же, чему посвятил свою жизнь его отец.

Саймон родился на Сайпресс-Бей и всегда считал Каролину своей родиной. То, что он был вынужден провести десять лет в Англии, было для него лишь неприятной необходимостью. Все эти десять лет он ждал того дня, когда нога его вновь ступит на землю Каролины, но он и представить себе не мог, что его отец не доживет до этого момента. За один день Саймон из мальчишки вдруг стал взрослым мужчиной, унаследовавшим огромное имение и большую ответственность за него и за малолетнюю сестру.

Так Саймон стал молодым помещиком-аристократом, который мог позволить себе любую роскошь. Его нельзя было увидеть спешащим или рассерженным; он вполне соответствовал самому высокому идеалу молодого английского аристократа и, кроме того, обладал стальными нервами и железной волей, сочетая в себе безукоризненные аристократические манеры с умением стойко переносить суровые испытания.

Впрочем, последние несколько лет жизнь на Сайпресс-Бей была вполне спокойной. Опасность новых восстаний со стороны индейцев давно миновала, а что до пиратов, то плантация была слишком отдалена от моря, чтобы они представляли сколько-нибудь серьезную угрозу.

Поэтому единственное, что беспокоило Йорка жарким июньским утром 1720 года, была необходимость как можно скорее улизнуть с плантации, избежав при этом встречи с двумя довольно занудными молодыми дамами.

Услышав легкие женские шаги, приближающиеся к двери конторы, Саймон, сердито нахмурившись, осторожно высунулся в единственное узкое окно, надеясь разглядеть входящего, и в этот момент дверь отворилась. Словно ребенок, пойманный врасплох за какой-нибудь шалостью, Саймон виновато обернулся, но тут же облегченно вздохнул: то была всего лишь его сестра Августа.

Осторожно войдя и закрыв за собой дверь, Августа огляделась. По всей комнате, маленькой и пыльной, в беспорядке валялись пухлые конторские книги и сломанные инструменты, на поцарапанном дубовом столе стояли тарелки с объедками… Неудивительно, что Саймон в своем пышном, безукоризненно чистом костюме казался чужим в этом беспорядке. Он и в самом деле не так уж часто заглядывал сюда. В основном в конторе безраздельно царил Питер Маккаллог, его управляющий.

— Саймон, что ты здесь делаешь? Я тебя уже везде обыскалась! Ты забыл, что у нас гости? Это не очень-то вежливо и на тебя не похоже!

Саймон тяжело вздохнул и сделал вид, что ищет какую-то бумагу на столе:

— Помню, помню!.. Достопочтенная миссис Трелон и ее очаровательные дочери.

— Еще бы ты не помнил! — слегка удивленно произнесла Августа. — Об этом визите было объявлено за две недели!

Саймон с притворно глупым видом посмотрел на нее:

— Будь добра, сделай мне одолжение — скажи, что я уже уехал. Я действительно собираюсь уехать, как только Питер подаст мне лошадь…

Глаза Августы округлились в неподдельном удивлении:

— Ты уезжаешь больше чем на месяц, даже не повидавшись с гостями? Да что это с тобой? И потом, разве Трелоны заслужили подобное обращение?

Саймон выдавил из себя, кривую улыбку:

— Неужели ты так ничего и не поняла, дорогая? Эта Трелон не делает никакого секрета из своих намерений, и я боюсь, что не успею опомниться, как уже попаду в сети какой-нибудь из ее прелестных дочек — а то и обеих сразу. По-моему, сбежать в этом случае — самое мудрое решение!

Но Августа, по-видимому, имела на этот счет другое мнение. В последнее время она стала смотреть на своего горячо любимого брата со смешанным чувством симпатии, удивления, а в глубине души даже зависти.

В свои тридцать два года Саймон Йорк выглядел блестяще: высокий, атлетически сложенный, с аристократическими чертами лица. Его густые золотисто-каштановые волосы красиво ниспадали на плечи; на ровной белой коже нельзя было отыскать ни малейшего изъяна. Яркие полные губы, казалось, всегда готовы были смеяться, обнажая крепкие белоснежные зубы.

Для портных Саймон был клиентом, о котором они могли только мечтать. Фигура у него была идеальная — не слишком худой и не слишком полный, плоский живот, мускулистый торс, спина, прямая, как стрела. Штаны в обтяжку, недавно вошедшие в моду, словно специально были придуманы для мужчин с такими бедрами, как у Саймона. Щиколотки его выглядели тонкими и изящными, были ли на нем чулки тончайшей вязки или высокие ботфорты из телячьей кожи для верховой езды. Саймон носил одежду с той величавой небрежностью, какую мало кто может себе позволить, а вкус его всегда был безукоризнен.