империи, человека интеллигентного, совестливого: «Конечно, с этической стороны некоторые из применявшихся мною способов покажутся качества сомнительного, но в оправдание общепринятой практики напомню, что борьба с преступниками может быть успешной лишь при условии употребления в ней оружия, если не равного, то все же соответствующего «противнику». Да и вообще, можно ли серьезно говорить о применении требований строгой этики к тем, кто, глубоко похоронив в себе элементарнейшие понятия морали, возвел в культ зло со всеми его гнуснейшими проявлениями?»

В ЭТУ НОЧЬ НЕ СПАЛИ ВСЕ

Ольге предложили расписать каждые два часа того дня, когда, по ее словам, муж уехал в Москву. Когда она сделала это, Фаткуллин сказал, что действует по методике одного известного психолога, который считает, что если человек имеет какое-то отношение к убийству, то при описании того, что он делал во время убийства (он же должен выдумывать, врать!), некоторые буквы приобретут помимо его воли другое начертание.

Опер пробежал глазами показания Ольги. Взгляд его остановился на описании того, что происходило в 9 часов вечера. «В это время я обычно укладываю сына спать…» — прочел вслух Фаткуллин. «Хорошее выбрали время!» — многозначительно добавил он. Ольга реагировала внешне спокойно. Что-то сказала четырехлетнему сыну, поправила ему штанишки.

Фаткуллин предъявил Ольге протокол задержания. Чего стоило уговорить следователя прокуратуры Кашину поставить подпись. «Мы должны будем в течение трех суток добиться признания, — говорила Кашина. — Для этого у нас должно быть хотя бы десять процентов. Но ведь у нас нет и процента! Одни подозрения, косвенные указания на возможную причастность и ни одной прямой улики! Вы знаете, что нас ждет, если нам придется выпустить ее?» Все трое рисковали званиями, должностями, карьерой. Но все трое расследовали уже не первое убийство. И Кашина знала: если Фактуллин с Семеновым идут на такой риск, значит, на что-то рассчитывают.

Ольге объявили, что она задерживается по статье 122-й, как лицо, подозреваемое в совершении преступления.

В изоляторе временного содержания милиционер срезал с ее платья длинные тесемки: «Не положено». «Сам пришивать будешь», — сказала Ольга. «Неужели мы ошиблись?» — мелькнуло у Фаткуллина. На следующее утро пришла Кашина. «Я не спала ночь. Кажется, мы закрыли невиновную». «Впереди еще двое суток», — сказал Фаткуллин.

Он тоже не спал в ту ночь. Шел 93-й день розыска. Если Ольга не признается, ее придется выпустить. И тогда она предупредит того (или тех), кто убил. Сама она не могла. В этом почти не было сомнений. И тогда — возни еще не на одну неделю. А начальство жмет. Убитый — не просто известный спортсмен, член родного общества «Динамо».

Единственное, что обнадеживало, — информация из изолятора. Ольга Прохорова тоже не спала. За ней внимательно наблюдали. А что делать прикажете, если нет ничего: ни крови убитого в его квартире, ни орудия убийства, ни одежды, ни людей, которые бы хоть что-то видели или слышали?!

Где-то я читал, что убийца испытывает потребность с кем-то поделиться, сбросить с души камень…

— Мы засекли Ольгу на чем-то похожем, — сказал Фаткуллин. — Она стала искать контакт с людьми, с которыми никогда близко не сходилась. Но вела разговор так, будто это были лучшие друзья. Жаловалась на свое положение, просила советов. Это были неизбежные приступы нарастающей слабости. И это никак не вязалось с ее поведением у нас в кабинетах. Тут она держала себя в руках.

Потрясающая сцена. Опознание останков. Ольга бросает взгляд на ведро и спокойно говорит: «Я думаю, это он». И поглаживает сидящего на коленях сына.

ДВА РАЗРЯДА УБИЙЦ

Согласно определению криминолога Э. Ферри, предумышленный убийца являет собой продукт наследственного вырождения и страдает ненормальностью, выражающейся нечувствительностью к собственным страданиям и крайней притупленностью или даже отсутствием инстинкта самосохранения, а также нечувствительностью по отношению к страданиям жертвы. Предумышленный убийца обнаруживает холодную жестокость при совершении преступления и апатическое равнодушие после его совершения; не знает раскаяния, с циничным хладнокровием описывает детали убийства, говорит о возможности рецидива и обнаруживает полное равнодушие к приговору… Атрофия нравственного чувства у предумышленного убийцы не исключает возможности наличия у него религиозных верований, а также чувства любви и привязанности к семье, любовнице, другу. Из эгоистических инстинктов, свойственных предумышленному убийце, наиболее характерными являются самолюбие и жажда наслаждения, а также мстительность за малейшую обиду. Ему свойственна также неспособность предвидения последствий, учета соотношения между тяжестью преступления и полученным результатом, а также дефектная нервная система, выражающаяся в отсутствии внутреннего отвращения к убийству, слабость сопротивления преступным импульсам.

Случайный убийца, напротив, горько раскаивается в совершенном преступлении, выражает заботу о родственниках убитого, стараясь исправить причиненное им зло, мало беспокоится о своей судьбе…

Ну, а теперь пусть читатель сам решает, к какому разряду принадлежат те, кто убил Воропаева.

«ОН СЧИТАЛ МЕНЯ ВЕЩЬЮ»

— Передайте привет Фаткуллину и Семенову, — сказала Ольга, когда наш разговор в изоляторе закончился.

Она произнесла эти слова без сарказма и подтекста. Скорее с симпатией и болью, И ее глаза наполнились слезами.

— Они помогли мне, — объяснила она. — Они умеют понять человека: что с ним творится? Почему он это сделал? Ну да теперь вы все знаете.

Ольгу увели в камеру. А я пришел в гостиницу, включил диктофон и начал переносить ее ответы на бумагу.

Ольга Прохорова: «Я теперь понимаю, для того, чтобы убить человека, его надо очень сильно возненавидеть Я объясню, с чего эта ненависть началась. Он был против рождения ребенка. Уговаривал, требовал: давай сделаем выкидыш, я все организую. А мне не хотелось убивать ребенка. Но я согласилась. Мне сделали пять или шесть уколов. Меня рвало. Мне казалось, я умираю. Уколы ничего не дали. И всю беременность я проходила со слезами. Думала, ребенок дураком родится. А Михаил то и дело попрекал, что он меня не девочкой взял. Что и ребенок не от него, Я ему говорила, что у меня есть принцип. Если я живу с человеком, я никогда не буду искать себе любовника. Если этот человек станет мне окончательно противен, я скажу ему это прямо в глаза. Муж не верил. Он готов был ревновать меня к столбу. Как-то я, дура, показала ему одного парня, с которым раньше встречалась. Потом узнаю: он встретил его и зверски избил.

Когда ребенок родился, он сказал, что был прав: никакого сходства. Я записала сына на свою фамилию. Через несколько месяцев он, правда, убедился, что сын весь в него, и переписал его на себя. Но я столько наслышалась в свой адрес! Причем совершенно