– Да, ты способен на подлость. Но ведь у тебя нету выбора. Хочешь оставаться в своем госпитале – давай, работай. А нет – тогда все.

– И что я должен делать?

– Зегресов знаешь?

– Естественно.

– Нужно, чтобы их не было.

– Помилуй, Муса, у них в роду одиннадцать ветвей. Мне что, убить сто семьдесят четыре человека?

– Всех не надо. Я скажу кого, когда ударим по рукам.

Жануарий смотрел сквозь Мусу, не мигая, и думал о чем-то очень надличном. Ему все еще казалось, что весь этот торг – не всерьез. Но нечто надличное уже нашептывало ему нечто обратное.

– Слушай, Муса, а почему бы тебе не обратиться к чернокнижнику-единоверцу?

– Соблазн велик. Но дядя сказал «нет».

Жануарий понимал, что апеллировать к дяде, все равно, что к Аллаху. Спорить бесполезно.

– Хорошо, сказал дядя, если Зегресов уморит человек, у нас в Гранаде посторонний.

– Чем именно это «хорошо»?

– Со стороны лучше видно. Ты знаешь яды. Ты не Абенсеррах, никто ничего не заподозрит. Потом, думаю, тебе будет приятно.

– Ошибаешься.

– Да мне все равно. Мое дело предложить.

– А если я скажу, что не стану этого делать?

– Тогда все. Ты вообще соображай головой! Ты думаешь, можно тут вот так жить, устраиваться тут, как дома? Мы же чужие люди. Нам надо платить за наше терпение.

Жануарий не отвечал.

– Я вижу, ты согласен, – поспешил обрадоваться Муса. Дохлый таракан в хлебе был принят сослепу за изюм.

– Муса, но какого черта я?

– Ты страшный человек.

– Ну, допустим. И что?

– Зегресам должно быть плохо, потому что именно так должно быть плохим людям. Это можешь только ты.

Дервиша видно издалека, ведь цвет его одежд – желтый.

– Прелюбодеи должны быть наказаны, – нервически покусывая нижнюю губу, кипятится Алиамед. Он бос, его пятки шлепают по крупу легколётной гнедой кобылицы.

– Ха! Тоже мне прелюбодеяние! Ты её за руку поймал? – это уже Махардин.

– Нет, не поймал, – признает помрачневший Алиамед, теряясь в облаке дорожной пыли. И снова появляется.

– Раз не поймал – значит всё, – беззлобный Махардин.

– Что всё? Пусть ебётся с кем хочет? – собачится брат прелюбодейки-сестры. – Достаточно того, что в голову пришла такая догадка! Если пришла, значит что-то в ней есть, – Алиамед направляет палец к небесам, к Аллаху.

– Ты о чём-то умалчиваешь, – качает головой Махардин.

Дервиш приближался не спеша. Спешить ему незачем. Конный отряд, во главе которого Алиамед из Зегресов и Махардин из Гомелов, приближался к нему куда быстрее, чем он к ним. Дойдя до жалкого подобия оазиса, дервиш сел у дороги, в тени потороченного ветром дерева. Встреча, к счастью, неизбежна – вон он, лиловый плащ Махардина, вон гнедая кобылица Алиамеда Зегреса, пока можно помечтать. Гвискар не любит суетиться.

– Да что тебе её девство? А не положить ли тебе, друг мой, на него? – кашлянул, а на самом деле усмехнулся, дородный Махардин. – Ты ж ей не жених?

Алиамед нарочно медлит с ответом. После паузы – даже вымученной – он прозвучит эффектнее.

– Не жених. Это правда. Но я ревную как брат! Если бы я знал наверняка – была она с этим низким псом или нет – тогда бы я знал, положить мне или нет. Свидетелей тоже нет, спросить не у кого, разве у самих прелюбодеев.

– Они тебе такого понарасскажут, – прыснул в усы Махардин и поправил свой широкий атласный кушак, изумрудно-зеленый.

Дервиш лег на землю. Её июльское убранство напоминало лысеющую макушку. Даже если лежать, две дюжины и ещё двое мусульманских рыцарей видны отлично. Минуту назад Гвискар достал из переметной сумы внушительную книгу и подложил её под голову. Он дервиш. Книгочей и пророк, рожденный сказку делать былью. Выкроив душевное движение среди всего этого маскарада, он вспомнил Гибор. Гвискар тосковал за ней, как умеют только дети.

– Пускай так, – миролюбиво басил Махардин (ему было жаль блудницу – она ему нравилась, хотя и факультативно). – Но если бы ты знал правду, ты бы всё равно сделал вид, что не знаешь! Вот, например, что ты заладил «низкий пес, низкий пес»? Ты даже не знаешь имени того, с кем она ебётся. А если знаешь, но мне не говоришь, значит ты уже на эту историю положил. А раз ты на неё уже положил, то незачем хорохориться, – Махардин упивался сочными низами своего голоса.

– Ты превратно толкуешь мои чувства к сестре! Будь я уверен, что она слюбилась с этим низким псом, я бы наполнил кровью сестры, кровью низкого пса и родственников низкого пса все фонтаны Альгамбры. Закрывать глаза мне не по нутру.

Махардин уже не слушал. Его откормленное тело стремилось в тень – отдохнуть, перекусить. Подле тех деревьев например. Но вот ведь незадача – они уже отдыхали час тому назад, а дело безотлагательное. Этот Алиамед – у него соломинка в заднице. Скажет, что ему не по нутру отдыхать по десять раз. А что это там за труп в желтом? Э-э, да это дервиш!

– Послушай, Алиамед, есть способ узнать точно, что там было между ней и этим псом.

– Псом? – невпопад откликается Алиамед, погруженный в ретроспективу.

В бархатные складки сумерек вчерашнего сада слепой мордой тычется балкон, на котором он кушает арбуз и отдыхает. Но не ц-ц-ц-чание цикад и не тишина ночи сочатся снизу. Там, среди миртов и лавров, шуршат платья и шепчутся шелка. Он откладывает надкушенную арбузную скибку и слушает.

Внутри Алиамеда тревожно мчат грохочущие поезда. Где-то там в большой спешке творят любовь и дышат – их ровно двое, женский голос, мужской голос. Сестра? Он, правда, не уверен, он летит вниз, на ходу выхватывая кинжал, бегом, бегом – здесь? нет; здесь? здесь! трава смята, но где она не смята в этом саду, здесь с утра до вечера топчутся девушки. Он уже готов признать оши… но в серой зелени вытоптанной клумбы лунно сияет и свидетельствует в пользу обвинения безошибочная жемчужная капля сестриного венца – её выдрал и бросил Виктор. Виктор, это он.

– Мы говорили о низком псе, – напомнил Махардин, тяжеловесный как шутка из поучительной басни. Он разглядывает молодого дервиша. Правильное лицо, кроткий взгляд. Встретить дервиша хорошая примета!

Дервиш приветствует рыцарей издалека. Теперь он сидит, скрестив ноги.

– Да не пес это, а мужик, – не выдерживает Алиамед, ему надоело темнить, что толку? – Его зовут Виктор, он слуга Фатара.

– Фатара?

Махардину неуютно и страшно. Он уже не рад, что в курсе всей этой истории. Слуга Фатара?! Иблис – он всё-таки где-то там, а Фатар – он здесь и ничем не лучше.

– Ну ты и вляпался, друг мой. Убить Виктора ты всё равно не убьешь – побоишься Фатара. Значит, лучше замять для ясности. Между прочим, мы с этого начали.