— Как ты изменился! Как возмужал! Студенческая форма тебе очень идет.

— Да, ладно! Вот ты на самом деле возмужал. Я тебя даже не сразу узнал. Ну, как дела?

— Воюем потихоньку! Год на передовой в Галиции, теперь вот получил месячный отпуск.

Словно спохватившись, Борис добавил:

— Ну, не будем о грустном. Знаешь, а сдалось нам это кино. Успеем посмотреть его как-нибудь в другой раз. Давай лучше сходим в «Прагу», отметим нашу встречу.

— Ты что, с ума сошел! Там сейчас знаешь, какие цены?

— Да плевать я на них хотел! Живем один раз! Зря я, что ли, целый год в окопах гнил. Получил отпускные, так что могу себе позволить.

Перейдя на противоположную сторону Арбатской площади, приятели уже вскоре поднимались по широкой мраморной лестнице на второй этаж ресторана. Оглядев практически пустой зал, они облюбовали столик в углу. Наличие с двух сторон стен создавало ощущение хотя бы относительного уюта, и некоторой отгороженности от остального мира.

Борис внимательно изучил меню, а затем произнес:

— Знаешь, я как-то не очень люблю всякие там равиоли и попьеты. Давай лучше просто поедим вкусно и от души. Я знаешь, на фронте только об этом и мечтал.

— Ну, что же! Давай!

Борис подозвал проходившего мимо с важным видом официанта с прямым пробором на голове:

— Вот что, любезный! Принеси-ка нам для начала бутылочку шустовского коньяка, рыбу, фаршированную белыми грибами, жареных рябчиков, кулебяк и расстегайчиков.

Официант, быстро оценив, что имеет дело с солидными посетителями, от которых можно и на «чай» неплохо получить, поспешил их заверить:

— Не извольте беспокоиться! Сей секунд все будет исполнено в наилучшем виде!

За обедом приятели продолжили свою беседу:

— Ну, что, скоро победим?

— Да какая там победа! Теперь солдаты на митинге простым голосованием решают, будут они сегодня воевать или нет. Офицеров никто не слушает, того и гляди, от своих же можно пулю в спину получить. Не дремлют и большевистские агитаторы. Они избрали беспроигрышный вариант развала армии, которая, как ты знаешь, в основном состоит из крестьян. Они распускают слухи, что в тылу уже начали делить помещичьи земли. Ну, кому, скажи на милость, охота умирать за верность союзническому долгу, который для большинства солдат не более чем пустой звук, в то время когда твои односельчане захватывают себе лучшие земли. Скоро просто некому будет воевать, всех офицеров перебьют, а солдаты разбегутся по домам…

К сожалению, чтобы убедиться в справедливости слов Бориса, не надо было отправляться на фронт, а достаточно было просто дойти хотя бы до одного из московских вокзалов. Все они были забиты эшелонами, самовольно захваченными солдатами, которые толпами бежали с фронта домой. Сначала власти еще пытались хоть как-то бороться с этой напастью, но потом махнули на все рукой, понимая, что им это все равно не под силу. Впрочем, чтобы удостовериться в том, что армия не желает больше воевать, Ивану можно было даже и не отправляться на вокзал. Прямо на первом этаже их дома был оборудован госпиталь. Пока стояла теплая погода, раненые солдаты часто выходили на улицу погреться на солнышке и покурить. Все их разговоры сводились к тому, что на фронт они больше ни за что не вернутся, и едва поправившись, сразу же поедут по домам. Так что теперь уже даже самые отчаянные оптимисты не питали никаких иллюзий относительно скорой победы в войне…

* * *

Иван всегда был далек от политики, и, увлеченный учебой, почти ей не интересовался. Впервые лично ему пришлось столкнуться с большевиками в начале июля, когда они первый раз громко заявили о себе в Москве. По Тверской улице под лозунгами немедленного прекращения войны прошла мощная демонстрация рабочих и солдат московского гарнизона. В этом не было бы нечего особенного, если бы к тому времени уже не было известно, что в Петрограде подобная демонстрация переросла в попытку большевистского путча, закончившуюся вооруженными столкновениями и многочисленными жертвами. У властей были все основания полагать, что нечто подобное может произойти и в Москве. Естественно, Иван не мог остаться в стороне от столь грандиозных событий. С утра пораньше он вместе со своими друзьями, с которыми он вместе учился в Университете, занял удобную для наблюдения позицию возле памятника генералу Скобелеву. Однако к их некоторому разочарованию, ничего особенного на этот раз не произошло. Видимо, не чувствуя полной уверенности в своих силах, большевики не рискнули идти на крайние меры. Более того, Иван сам видел, как зеваки останавливали отдельных отставших демонстрантов, отбирали у них транспаранты с революционными лозунгами, а иногда даже и избивали.

После июльских событий большевики на некоторое время затаились. Вновь они вышли из тени после провала выступления генерала Корнилова. Однажды вечером за ужином Александра Никитична рассказывала, что сегодня она видела торжественную процессию из нескольких сотен человек, которая шествовала по улицам с красными знаменами под пение «Интернационала» и «Варшавянки», но почему-то в сопровождении вооруженной охраны. Поначалу она по своей наивности решила, что это идет очередная революционная демонстрация, но сведущие люди из толпы ей объяснили, что теперь так принято водить арестантов.

Оказывается, их арестовали летом на Западном фронте за отказ идти в наступление. Арестовать то их арестовали, а вот что делать с ними дальше, власти толком не знали. Конечно, в военное время в любой армии мира за подобный проступок полагается только одно наказание — смертная казнь, но в данном случае такой вариант никто даже не рассматривал, опасаясь самых негативных последствий. Сначала их хотели отправить в Витебск, в местную тюрьму, чтобы они там посидели некоторое время, а затем это дело можно было бы по-тихому замять, не создавая вокруг него общественного ажиотажа. Но арестанты просто отказались туда ехать, и на митинге проголосовали за то, чтобы самих себя вместе с караулом отправить в Москву. На Александровском вокзале их лично встретил комендант Бутырской тюрьмы, и еле уговорил сидельцев отправиться туда, куда им и положено, обещая создать в тюрьме самые благоприятные условия.

Антон Сергеевич только и смог выговорить:

— Да, дела! Власти в очередной раз наглядно продемонстрировали свою полную беспомощность. Теперь можно ждать чего угодно.

Через две недели этих арестантов, которых стали именовать «двинцами», освободили по приказу командующего войсками Московского военного округа полковника Рябцева. Затем они долго купались в лучах славы мучеников и страдальцев за правое дело. Чуть ли не ежедневно «двинцы» выступали на митингах в разных частях города, охотно рассказывая, какие неслыханные страдания им пришлось претерпеть от преступного режима Керенского.

Иван видел, что большевики ведут себя все более и более вызывающе. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что очень скоро они перейдут от слов к делу. Как историк, он прекрасно знал, что все революции всегда повторяют один и тот же путь. Сначала революционеры обещают народу в кратчайшие сроки построить рай на земле. Однако вскоре выясняется, что свои обещания они выполнить не в состоянии. Разочарованный в своих лучших чаяниях народ начинает выражать недовольство, и тогда начинается кровавый террор против этого самого народа. Убедившись, что в собственной стране дела у них не очень ладятся, революционеры идут насаждать счастье в другие страны. Этот нехитрый маневр на некоторое время позволяет отвлечь внимание народа от его собственных проблем. Наконец, после неисчислимых бедствий, страданий и потоков крови, все заканчивается реставрацией в той или иной форме старых порядков. Учитывая огромные масштабы России и ее тяжелую историческую наследственность, на этот раз знаменитый русский бунт, тот самый «бессмысленный и беспощадный», грозил превратиться в нечто совершенно до сих пор невиданное…