Упала на четвереньки, и ее вытошнило на гальку. Выплеснулась вода, и вместе с ней — желтоватые кругляшки. Звякнули о камень. Сашка откашлялась, продышалась. Рвота ушла так же неожиданно, как началась. На гальке лежали три тусклые золотые денежки.

* * *

Дома, запершись в ванной, она рассмотрела монеты. Три одинаковых кругляша, на одной стороне незнакомый знак, состоящий из округлых переплетающихся линий. Не то лицо. Не то корона. Не то цветок; чем дольше Сашка смотрела — тем объемнее казался значок, будто выступал, приподнимался над плоскостью монеты.

Она протерла глаза. На реверсе имелся гладкий овал — не то «О», не то ноль. Пробы, разумеется, не было, а Сашка не была особенным знатоком драгоценных металлов, но в том, что монеты золотые, почему-то сомнений не возникало.

По Улице, Ведущей к Морю, шли первые прохожие. Было около шести утра. Сашка легла на раскладушку, укрылась с головой одеялом и, зажав монеты в руке, снова задумалась.

Немного саднило горло. Тошноты больше не было. Можно, конечно, допустить, что Сашку вывернуло от вчерашней пахлавы, а монеты просто лежали на гальке. А человек в темных очках — маньяк, сложным и странным образом добывающий возможность посмотреть на голую девушку. В полутьме. Рано утром.

Она плотно зажмурила воспаленные глаза. Нет. Нельзя допустить. Сашку вынесло, вымыло из привычного мира в нереальный. Если верить книжкам, это случается с людьми, и даже не очень редко.

Или это все-таки сон?

Она заснула неожиданно для себя. И когда проснулась — было обыкновенное позднее утро двадцать пятого июля. Мама явилась с кухни, вытирая руки полотенцем, поглядела на Сашку с беспокойством:

— Ты что, ходила куда-то?!

— Купалась.

— С ума сошла?

— Почему? — возразила Сашка хрипло. — Знаешь, как здорово. На рассвете. Никого нет…

— Это опасно, — сказала мама. — И почему ты меня не предупредила?

Сашка пожала плечами под одеялом.

— Нам надо идти, — сказала мама. — Уже почти девять. Пошли скорее на пляж.

Сашка прерывисто вздохнула.

— Ма… а можно, я… полежу пока? Я плохо спала, вообще-то.

— Ты не заболела? — мама привычно положила ладонь на Сашкин лоб. — Нет, температуры нет… Доиграешься с этими ночными купаниями, весь отдых будет испорчен.

Сашка не ответила. Сжала в кулаке монеты, так что они впились в ладонь.

— Я там яйца сварила, — сказала мама озабоченно. — Возьми майонез в холодильнике… Эти красавцы, соседи, полбаночки нашего майонеза уже схрупали, ну ладно, на здоровье, как говорится.

Она продолжала вытирать полотенцем сухие руки.

— Я договорилась на пляже встретиться с Валентином, неудобно, знаешь, не появиться, я вчера обещала, что мы придем…

Сашка вспомнила вчерашний день. Валентином звали маминого собеседника, светловолосого и белокожего, который так живо наблюдал за далеким парадом дельфинов. Помнится, мама представила ее своему новому знакомому: «Это — Александра». Какая-то особенная значительность была в мамином голосе, но Сашка тогда не обратила внимания. Темный человек поднялся со скамейки и ушел, оставив поручение — и страх. Сашке было холодно посреди теплого, даже душного вечера. Сладко пахли цветы на клумбе… У Валентина был приятный одеколон, тонкий и терпкий. Сашка помнила запах, но не помнила лица.

— Ну иди, — Сашка подтянула одеяло. — Я немного поваляюсь… и тоже к вам приду.

— Будем на прежнем месте, — быстро сказала мама. — Яйца на столе… Ну, я пошла.

И, подхватив уже собранную сумку, поспешила к двери. На пороге обернулась:

— Будешь идти, купальник не забудь! Он на балконе сохнет…

И вышла.

* * *

Когда Сашка проснулась во второй раз, железный будильник показывал половину двенадцатого. На пляже в это время жара, толпа, и море кипит от купающихся тел, будто суп с клецками. Поздно идти на море… или рано. Как посмотреть. Вот часика в четыре…

Она поразилась таким простым, таким будничным мыслям. Поднесла к глазам ладонь с монетами. Пока она спала, ладонь не разжималась — кругляши отпечатались на влажной коже. Сашка осторожно переложила их из правой руки в левую.

Что с ними делать? Сохранить, выбросить?

Звонок в дверь заставил ее дернуться. Одна монета соскользнула с ладони и укатилась под раскладушку. Нервничая, Сашка нащупала ее на пыльном ковре, набросила мамин ситцевый халат, вышла в темную прихожую.

— Кто там?

Теоретически это могла быть мама. Или, к примеру, почтальон. Или…

— Это я. Открывайте.

Сашка отпрянула.

Во всей квартире пусто — соседи на пляже. Дверь заперта… тонкая дверь из прессованных опилок, обитых дерматином.

Монеты прилипли к мокрой ладони. Удерживая их в кулаке, Сашка одной рукой отперла дверь — получилось не сразу.

— Добренький денечек, — человек в непроницаемых очках шагнул через порог. — Я ненадолго. Идемте на кухню.

И прошел по коридору сам, первый, будто много раз бывал в этой квартире, будто был ее хозяином. Впрочем, дом-то типовой, типовее некуда…

Сашка пошла за ним, как привязанная.

— Сядьте, — человек выставил табурет на середину кухни. Сашка села — у нее подкосились ноги. Темный человек уселся напротив:

— Монеты?

Сашка разжала кулак. Три золотых кругляшка лежали на красной ладони — влажные, в капельках пота.

— Очень хорошо. Оставьте себе. Сохраните, пожалуйста, все до одной. Все, которые будут. Не надо мучиться с купальником — входить в воду нужно голышом, не страшно, никто не смотрит. Продолжаем купаться без пропусков и опозданий. Завтра. Послезавтра. Через два дня.

— Я второго числа уезжаю, — сказала Сашка и сама поразилась, как тонко и жалобно прозвучал ее голос. — Я… у меня билеты на поезд. Я ведь не здесь живу, я…

Она была совершенно уверена, что темный гость велит ей поселиться в поселке на веки вечные и входить в воду в четыре утра и в январе, и в феврале, и до самой старости.

— Я же сказал, что не потребую ничего невозможного, — он медленно растянул губы, и Сашка с удивлением поняла, что он усмехается. — Второго числа на рассвете искупаетесь. А после завтрака уедете.

— Можно?!

— Можно, — человек поднялся. — Не проспите.

И зашагал к двери.

— А зачем это вам надо? — шепотом спросила Сашка.

Но ответа не услышала.

* * *

— Ты куда? — мама приподнялась на локте.

— Купаться.

— С ума сошла? А ну ложись сейчас же!