Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Покати его вниз по спуску — заведется, — посоветовал я.
— Мне надо туда, наверх, — ответил милиционер.
— Так ты поезжай сперва вниз, а потом поверни обратно, — объяснил я.
Милиционер кинул на меня благодарный взгляд и повернул мотоцикл.
Из милиции вышел Артаваз. Ружья с ним уже не было — видно, оставил в дежурке.
— Кто это? — спросил я, кивнув в сторону милиционера.
— А, чудак какой-то... Каждое утро возится со своим мотоциклом... Пошли! — Артаваз хлопнул меня но плечу.
Мы молча продолжали путь. У столовой-подвала «Гемо» Артаваз остановился. Остановился и я.
— Спустимся, — сказал Артаваз.
Я пожал плечами и закрыл глаза.
— Спустимся! — повторил Артаваз, направляясь к лестнице.
Я последовал за ним. Артаваз подошел к крайнему столу, сиял шубу, перекинул ее через спинку стула и сел. Я сел, не снимая плаща. В подвале приятно пахло чесноком, вареным мясом и табачным дымом. Столы еще пустовали, но посетители уже стали появляться один за другим.
Подошел официант и равнодушно стал у стола.
— Два хаши, две водки, одни лимонад! — распорядился Артаваз.
Официант записал.
— Хаши чтобы было с копытами! — предупредил официанта Артаваз.
— У коровы четыре копыта!
— Восемь! — поправил Артаваз. — Иди и возвращайся быстрее!
Спустя две минуты я и Артаваз старательно разводили в густом, жирном мясном отваре толченый чеснок.
Подвал постепенно наполнялся людьми. Со всех сторон раздавались крики:
— Одни хаши, две водки!
— Еще два по сто!
— Официант! Что это — хаши или подошва?!
— Жалобную книгу сюда!
— Ты что, смеешься? Где мясо?!
Официанты равнодушно улыбались, разносили миски с дымящимся хаши, стучали костяшками счетов, улучив момент, быстро опрокидывали в рот недопитые стаканы и, понюхав замасленный рукав, блаженно щурили глаза.
— Ну, дай бог! — сказал Артаваз, чокаясь со мной.
— Дай бог! — сказал я.
Выпили.
— Можно? — спросил высокий, худой и бледный интеллигент, подойдя к нашему столу и опершись руками о спинку свободного стула.
— Нельзя! — отрезал Артаваз.
— Э!.. Почему же это?
— У меня — тиф, у него — чахотка! — сказал Аргиназ, показав на меня.
Худой подозрительно взглянул на нас и отошел.
— Официант! — крикнул Артаваз.
Официант подошел.
— Унеси-ка этот стул и принеси еще два по сто!
Официант унес свободный стул и вернулся с бутылкой водки.
— Что останется — возьму обратно...
Артаваз палил.
— Выпьем, мой...
— Темо, — подсказал я.
— Выпьем, мой Темо, за наше знакомство!
— Выпьем, — согласился я.
Выпили. Артаваз налил еще.
— Это, дорогой Темо, за человека, который ночью ходит, ищет человека! За человека, который коротает ночь в ожидании человека! И еще — за человека, который ночью не спит — то ли ему не спится, то ли не хочет заснуть — и ждет не дождется рассвета... Выпьем за ночь, которая близится к концу!
Артаваз выпил, закусил куском мяса и уставился па меня. Я молча выпил. Артаваз снова налил, и я понял, что он не станет пить, пока я не выскажусь. Я поднял свой стакан.
— Ты, дядя Артаваз, ждешь рассвета. Я сейчас пьян. Сколько тебе лет, дядя Артаваз?
Артаваз молчал.
— Тебя спрашиваю! Сколько тебе лет?
— Двести!
— Вот видишь, двести лет... Мне — двадцать. Сегодня день моего рождения! Тебе двести лет, и ты ждешь рассвета, а я... Почему ты смотришь на меня? Меня пугает рассвет. Понимаешь? Боюсь его! Понимаешь? Нет, нет, не понимаешь! Я боюсь рассвета, боюсь возвращения домой! Ты знаешь, почему? Не знаешь?
— Почему, парень, почему? — тихо спросил Артаваз, и глаза его наполнились слезами.
— Потому что дома меня ждет женщина. Она сидит на кровати в длинной белой сорочке и ждет меня. Чужая, чужая, совсем чужая женщина! Ты понимаешь, что значит чужая? Эта женщина — моя мать! Я не видел ее двенадцать лет! Теперь она ждет, чтобы я сказал ей «мама». А я не могу. Стесняюсь! Нет, не стесняюсь — боюсь! Не боюсь — отвык! Понял? — Артаваз кивнул. — Вот так...
Я выпил. Артаваз долго смотрел на меня, потом поднял свой стакан.
— Выпьем, Темо, за мать, которая двенадцать лет не видела сына, двенадцать лет ждала его, наконец все же разыскала свою плоть и назвала ее сыном. Выпьем за мать, которая ночью не спит не потому, что не хочет заснуть, а потому, что ей не спится, потому, что она ждет наступления утра... Выпьем за ночь, которая близится к концу!..
Артаваз осушил стакан до дна. Я взялся за бутылку. Артаваз прикрыл рукой мой стакан.
— Хватит!
Я поставил бутылку.
— Официант! — позвал Артаваз.
Подошел официант.
— Счет!
— Девяносто рублей, — выпалил официант, не моргнув глазом.
Артаваз бросил на стол сторублевку и встал.
— Спасибо! — улыбнулся официант.
— На здоровье, — кивнул ему Артаваз и стал надевать шубу.
...Зал был пуст. Уборщицы убирали со столов... Я был сильно пьян и, чтобы не упасть, ухватился за Артаваза. Он осторожно вывел меня по лестнице и прислонил к дереву.
— Можешь идти?
— Да.
— Ну, так иди, только осторожно.
—- Дядя Артаваз, а ты не пойдешь?
— Куда, парень?
— Ко мне.
- К тебе? Пойду, конечно. Только не сегодня, в другой раз.
— Сейчас!
— Сейчас я иду на кладбище.
— Зачем?
— Взглянуть на могилу матери...
— И я с тобой!
— Ты иди домой, я — на кладбище...
— Дядя Артаваз!
— Ну?
— Разреши поцеловать тебя!
Артаваз подошел ко мне, вытер ладонью губы и поцеловал меня в лоб. Я не успел ответить, Артаваз быстро повернулся и ушел. Он шагал тяжело, согнувшись и раскачиваясь, — видно, старик тоже опьянел.
Перейдя улицу, Артаваз оглянулся.
Я стоял, не двигаясь, и смотрел па него. Артаваз махнул рукой, повернулся и пошел вниз, по спуску...
Я побрел вперед, шатаясь, натыкаясь на стены и деревья. Водка делала свое. Стыдно! А ну, попробую идти ровно, совсем ровно. Хотя бы вон до того дерева. Так. Хорошо... Теперь до другого. Хорошо...
В этот ранний утренний час прохожих па улице было мало.
— Простите, который час? — остановил я одного.
— Семь! — ответил он быстро, даже не взглянув на часы.
Я не обиделся. Что ж, быть может, у него
