– Честное слово, Ирина Константиновна, – сказал он, – вы нам очень-очень нужны!

– Уберите машину, – сухо потребовала Ирина. – Или я нужна вам настолько, что вы намерены действовать силой? Опять не можете отличить Шилова от Тициана?

Сиверов растянул губы в широкой улыбке, отдавая должное этой злой остроте.

– На самом деле все еще смешнее, – сообщил он, продолжая улыбаться. Из-за того, что Ирина не видела его глаз, она не могла понять, искренняя это улыбка или просто гримаса. А если гримаса, то какая именно – вежливая или оскорбительная... – Все гораздо смешнее, Ирина Константиновна, – повторил он, – и намного, намного хуже. Впрочем, – добавил Глеб уже совсем иным, сухим и деловитым тоном, – не буду отнимать у вас время. Вы ведь страшно заняты, выступая арбитром в спорах выживших из ума стариканов, не знающих, чем себя развлечь. Вы не попробовали коньяк Дмитрия Васильевича? Напрасно, он наверняка дьявольски хорош.

Ирина задохнулась от возмущения. Оказывается, она уже успела забыть, что Глеб Петрович, когда считает это необходимым, умеет отвечать ударом на удар с силой и точностью профессионального снайпера.

– Вы... Вы что, опять за мной следили?!

– Не за вами, – коротко и, как показалось Ирине, пренебрежительно ответил Сиверов, садясь за руль.

Он включил двигатель. Ирина стояла в полуметре от машины, не столько думая, сколько чувствуя, что нанесенный Сиверовым ответный удар угодил в больное место. После событий, связанных с ограблением Третьяковки, обычная, нормальная жизнь, к которой она вернулась, казалась ей чересчур пресной. Ирина не хотела себе в этом признаваться, но бешеные гонки на спортивном автомобиле по запруженным транспортом московским улицам служили далеко не равноценной заменой тому, чем она занималась в компании Сиверова и Потапчука. Наверное, на Глеба она злилась больше всего именно из-за этого ощущения потери, хотя и понимала, конечно, что у него наверняка есть веские причины не давать о себе знать. Кто знает, где он был, что делал, скольких смертей избежал за то время, что они не виделись? Только он сам, да еще, может быть, его драгоценный Федор Филиппович, генерал ФСБ Потапчук...

Сквозь открытое окно машины было видно, как Сиверов неторопливо закурил и положил правую ладонь на рычаг автоматической коробки передач. Кажется, он действительно собирался уехать, так и не объяснив, зачем, собственно, приезжал. Ирина поняла, что ничего иного ждать просто не приходится: она ясно дала понять, что не желает с ним разговаривать, а Глеб Петрович Сиверов был не из тех, кто валяется в ногах, умоляя его выслушать, уж это-то Ирина поняла давно и усвоила крепко.

– Постойте, – хмуря брови, сказала она, и Сиверов повернул к ней непроницаемо спокойное лицо с блестящими черными стеклами вместо глаз. – Вы что же, так и уедете?

– Ну да, – ответил он. – А что?

– А может, все-таки объясните, что вам от меня нужно?

Слепой пожал плечами.

– Помощь, – просто сказал он. – Разве я вам этого не говорил?

Он снова взялся за рычаг. Положительно, этот тип был невыносим.

– Какая помощь? – спросила Ирина. – Что произошло?

Сиверов снял руку с рычага и почесал переносицу под дужкой очков.

– Видите ли, Ирина Константиновна, – сказал он, – ответить на ваш вопрос я могу только после того, как получу ваше согласие снова работать с нами. Не обижайтесь, такова специфика данного дела.

– Пропади она пропадом, ваша специфика! – в сердцах воскликнула Ирина. – Разводите секреты на каждом шагу... В конце концов, если это дело по моей части, я и без вас узнаю, что произошло!

– Сомневаюсь, – сказал Сиверов. – Суть дела такова, что лица, к нему причастные, вряд ли станут откровенничать с кем бы то ни было. Даже с вами.

Он сунул дымящуюся сигарету в зубы и опять, черт бы его побрал, потянулся к рычагу, делая вид, что собирается уехать. Во всяком случае, Ирина была уверена, что он только делает вид... ну или почти уверена.

– Собственно, вы правы, – не выпуская изо рта сигареты, снова заговорил Глеб. – Помощь, которую вы могли бы нам оказать, носит сугубо консультативный характер, а проконсультироваться, в конце-то концов, мы с Федором Филипповичем можем у кого угодно. Правда, придется говорить обиняками во избежание утечки информации, газетной шумихи и крупного скандала, но с этим мы как-нибудь справимся. Я сразу ему сказал, что вы откажетесь, но он почему-то вбил себе в голову, что с некоторых пор мы с вами, видите ли, коллеги. Кстати, вам от него привет.

– Спасибо, – машинально поблагодарила Ирина.

– Словом, вот вам его контактный телефон, – продолжал Глеб, протягивая ей белую карточку, на которой не было ничего, кроме номера мобильника. – Если передумаете – позвоните. На размышления у вас часа полтора, после этого ни его, ни меня уже не будет в городе. Счастливо оставаться, Ирина Константиновна!

Он наконец передвинул рычаг. Ирина отступила, держа в руке карточку, тонированное оконное стекло поднялось, скрыв от нее сидящего за рулем Сиверова, и длинный черный "БМВ", мягко тронувшись с места, почти беззвучно покатился по усеянному опавшей листвой асфальту.

Проводив его взглядом, Ирина подошла к своей машине, взяла лежавший на крыше букет и, не удержавшись, погрузила лицо в душистую прохладу фиолетовых, белых и розовых лепестков.

* * *

Владимир Яковлевич Дружинин остановил машину в условленном месте и огляделся. Двигатель едва слышно шелестел на холостом ходу, к серебристому капоту пристал желтый кленовый лист. На тротуаре, отделенном от проезжей части вытоптанным газоном, царила обычная для этого места толчея; чуть поодаль, у ларьков, торговавших пивом и хот-догами, гомонили перемазанные майонезом и кетчупом любители жрать с газеты. Владимир Яковлевич закурил и посмотрел на часы. Было без минуты шесть, к городу уже начали исподволь подкрадываться ранние осенние сумерки; после трех проведенных сегодня операций хотелось расслабиться, отдохнуть, но доктору Дружинину предстояло еще одно дело, отложить которое он не мог.

Ровно в восемнадцать ноль-ноль, не раньше и не позже, через металлическое ограждение проезжей части рядом с машиной Дружинина перелез мальчишка лет восьми или девяти. Он был низкорослый, щуплый, одет в мешковатую куртку размера на четыре больше, чем ему требовалось, просторные, сильно потертые джинсы и замызганные белые кроссовки. Козырек бейсболки был надвинут на лоб, из-под козырька поблескивали большие солнцезащитные очки, а нижнюю часть лица он прятал в поднятом воротнике куртки, так что наружу торчал только короткий, нахально вздернутый нос. Глядя на него, можно было подумать, что пацан либо играет в шпиона, либо просто прячет от глаз прохожих полученные в какой-нибудь потасовке синяки.

В том, как он двигался, было что-то странное, но никто не обращал на это внимания. Люди предпочитают не замечать вот таких, скверно одетых, прячущих лицо детей до тех пор, пока эти дети не делают попытки забраться к ним в карман, особенно в больших городах с их многотысячными армиями беспризорников. Поэтому прохожие не замечали мальчишку; Владимир Яковлевич, который разглядывал мальчика в упор сквозь тонированное стекло своего "доджа", тоже не особенно его разглядывал, поскольку точно знал, кто перед ним.