«В обращении с крестьянами и прислугою, – вспоминала Анна Петровна, – он проявлял большую гуманность. Он был враг телесных наказаний и платил жалованье прислуге в то время, когда на мужиков смотрели исключительно как на рабочую силу… Впрочем, несмотря на гуманность, он, в припадке спекулятивных безумий, продал раз на своз целое селение крестьян».

В начале 1809 года П. М. Полторацкий предложил дешёвый способ получения сухого мясного бульона: на салотопенных заводах, которых тогда в России существовало несколько десятков, он рекомендовал устанавливать дополнительные котлы для выпаривания жидкости, остающейся после вываривания сала, которую обычно на этих заводах просто выливали. После выпаривания этот «мясной варенец» необходимо было высушить в специальных формах и получить таким образом прекрасный по питательным свойствам и удобный в хранении и транспортировке сухой мясной концентрат. Внедрение этого изобретения Петра Марковича, особенно в преддверии затяжной и охватившей огромное пространство войны с Наполеоном, сулило России большие выгоды. Полторацкий надеялся на хорошее денежное вознаграждение и на получение привилегий как минимум на десять лет на внедрение своего проекта; однако Александр I ограничился тем, что наградил его орденом Святой Анны 2–й степени, а военный министр А. А. Аракчеев и морской – маркиз И. И. де Траверсе, по своей недальновидности, отказались заказывать сухой бульон для нужд армии и флота. Петра Марковича это очень огорчило, но не остановило в реализации своей идеи[3].

«…Он потом приобрёл 150 душ и 1 500 десятин за 40 тысяч ассигнациями, – писала в воспоминаниях Анна Петровна, – и, продав их на своз, купил скота, сварил бульон, которым предполагалось кормить армию во время войны, повёз его в Петербург, чтобы продать его в казну, но не хотел подмазать приёмщиков, и бульон его забраковали. Он повёз его в Москву, сложил там. Пришёл Наполеон и съел бульон». Вот так – довольно прозаически в изложении А. П. Керн, а на самом деле весьма трагически и с большими денежными потерями – закончилась одна из затей Петра Марковича.

Агафоклея Александровна, узнав об очередной «афере» сына, послала в Малороссию своего доверенного отобрать у него имения. Анна Петровна вспоминала: «…я, десятилетний ребёнок, была свидетельницею страшной сцены по случаю означенного бульона, которою она встретила отца моего, приехавшего к ней из Бернова! Когда он входил к ней, её чесали. Она вскочила. Седые её волосы стали дыбом, она страшно закричала, изрекла несколько проклятий и выгнала [отца]. Он хотел взять мать и меня и уйти, но она потребовала, чтобы мы остались. Батюшка пошёл к камердинеру своего отца, очень доброму человеку, и провёл с ним вечер».

И в дальнейшем Пётр Маркович предпринимал попытки заработать своим умом и смекалкой. Анна Петровна приводит ещё один эпизод: «Получив землю в Киеве (места в Киеве раздавались тогда даром), вздумал [он] построить, не имея ни гроша денег, огромный дом для всех лучших магазинов и ездил к хозяевам этих магазинов, убеждал их заплатить ему вперёд за проектированные в будущем доме квартиры годовую плату, с тем, что он на полученные деньги устроит им помещения в их вкусе. Рабочие были уже наняты, барак для них был уже построен в долг, и вся афера кончилась процессом».

Однажды он вырыл в своём имении огромный пруд, наполнил его морской водой и хотел разводить морских рыб; в другой раз задумал производить масло в форме зернистой икры, для чего даже построил у себя целую фабрику. Он изобрёл машину для вымешивания теста и лёгкую грузовую повозку в виде бочки[4] . В 1831 году Пётр Маркович получил привилегии на изобретённые им мешалки для глины и бражных заторов на винокуренных заводах[5].

Таков был отец нашей героини…

Мать Анны Петровны – Екатерина Ивановна была тихой, доброй и ласковой женщиной, она во всём уступала мужу.

В качестве приданого, по рядной записи от 11 декабря 1800 года, Екатерина Ивановна получила из отцовских владений, находившихся в Старицком уезде Тверской губернии, в трёх верстах от Бернова, сельцо Иевлево с 49 душами мужского и 47 душами женского пола и деревню Сенчуково с 90 душами мужского и 102 душами женского пола[6]. Довольно часто именно эти две деревеньки спасали семью от безденежья: Екатерина Ивановна оформляла ссуды под их залог, в тяжелые моменты брала взаймы у партикулярных лиц, а возвращала долги из доходов этого небольшого именьица.

Начнём повествование о жизни нашей героини со сведений о её рождении, почерпнутых ею самой из рассказов близких:

«Я родилась под зеленым штофным балдахином с белыми и зелеными страусовыми перьями по углам 11–го февраля 1800 года. Обстановка была так роскошна и богата, что у матери моей нашлось под подушкой 70 голландских червонцев, положенных посетительницами».

Анна появилась на свет в Орле, в доме дедушки И. П. Вульфа, который, как говорилось ранее, в течение двух лет (до 22 ноября 1800 года) служил здесь губернатором. Одним из восприемников при крещении был её дядя Дмитрий Маркович Полторацкий.

В конце 1800 года, вскоре после отставки Ивана Петровича, Полторацкие перебрались в Лубны, где Пётр Маркович управлял имением в 700 душ, данным ему матерью Ага–фоклеей Александровной.

«Батюшка мой, – вспоминала Анна Петровна, – с пелёнок начал надо мною самодурствовать. Когда, бывало, я плакала, от того, что хотела есть или была не совсем здорова, он меня бросал в тёмную комнату и оставлял в ней до тех пор, пока я от усталости засыпала в слезах… Требовал, чтобы не пеленали и отнюдь не качали, но окружающие делали это по секрету, и он сердился, и мне, малютке, доставалось… » Кроме того, из–за неустроенности Екатерине Ивановне не всегда удавалось кормить ребёнка грудью, от чего у неё «сделалось разлитие молока, отнялась нога, и она хромала всю жизнь». Пётр Маркович возил жену на лечение в Сорочинцы к знаменитому доктору Трофимовскому.

Вскоре у Полторацких родилась ещё одна дочь; к сожалению, её имя в использованных нами документах не упоминается.

В 1802 году измученная лечением и семейными заботами Екатерина Ивановна с двухгодовалой Анной и её новорождённой сестрой уехала погостить к своим родителям в имение Берново в Тверской губернии. Там неожиданно пришлось задержаться на целый год, потому что обе девочки заболели скарлатиной, от которой младшая сестра умерла.

Анна Петровна пишет об одном из первых своих детских впечатлений: «Нас было несколько детей в Бернове, из них помню хорошо одну Анну Николаевну Вульф, с которою мы были дружны, как родные сестры. Мы обедывали на маленьком столике в столовой, прежде обеда старших за час или за два. За обедом присутствовала одна из наших няней: моя Пелагея Васильевна и её Ульяна Карповна, обе добрые, усердные и ласковые. Мне было хорошо и привольно в Бер–нове, особенно в отсутствие батюшки: все были очень внимательны и нежны ко мне, в особенности наш бесподобный дедушка Иван Петрович Вульф».