– В холодном пустом товарном вагоне не очень-то волшебно и забавно, поверь мне. Что ни говори, а депо у них тоже под колпаком.

– Ну, летать мы не можем.

– О, не знаю, – сказал мистер Лисс. – Если твоя черепушка настолько пуста, как кажется, я могу привязать к твоим ногам корзину, задуть в нос горячего воздуха и улететь на тебе, будто на старом большом воздушном шаре.

Примерно квартал Намми размышлял об услышанном, а старик включил стеклообогреватель, и ветровое стекло, начавшее индеветь по краям, снова очистилось. Затем он пробормотал:

– Это совершенно бессмысленно, разве что вы пытаетесь сказать гадость.

– Возможно, ты прав.

– Я не знаю, почему вы постоянно так делаете.

– У меня это хорошо получается. А людям нравится делать то, что у них хорошо выходит.

– Но вы уже не так плохо ко мне относитесь, как в самом начале, когда мы только познакомились.

После недолгой паузы мистер Лисс ответил:

– Ну, Персик, у меня свои взлеты и падения. Никто не может быть хорош в чем-то на сто процентов 24/7.

Мистер Лисс иногда называл его Персиком. Намми не знал почему.

– Несколько раз, – сказал Намми, – я даже почти подумал, что мы, может быть, становимся друзьями.

– Не нужны мне никакие друзья, – отрезал мистер Лисс. – Так что возьми «Клинекс» и высморкай эту мысль из головы прямо сейчас. Высморкай, потому что она соплива. Я одиночка и бродяга. А друзья виснут на человеке грузом. Друзья – это всего лишь будущие враги, ждущие своего часа. В мире нет ничего хуже дружбы.

– А бабушка всегда говорила, что в жизни главное дружба и любовь.

– Ты только что напомнил мне, что есть одна штука хуже дружбы. Любовь. Ничто не уничтожит тебя быстрее, чем любовь. Это яд. Любовь убивает.

– Я не могу представить, как это может быть правдой, – сказал Намми.

– А ведь так и есть.

– Нет, не так.

– Не смей называть меня лжецом, парень. Я вырывал глотки тем, кто называл меня лжецом. Я отрезáл им языки и жарил с лучком на завтрак. Я опасный сукин сын, когда разозлюсь.

– Я не говорил «лжец». Вы просто ошибаетесь насчет любви, просто ошибаетесь – и все. Бабушка любила меня, и любовь меня не убила.

– Она умерла, разве нет?

– Ее убила не любовь, а болезнь. Если бы я мог забрать в себя ее рак и умереть вместо нее, я бы сейчас был мертвый, а она живая, здесь, с вами.

Минуту они ехали молча, затем мистер Лисс сказал:

– Тебе не всегда стоит слушать меня, парень, или принимать то, что я говорю, слишком серьезно. Не все мои слова гениальны.

– Возможно, бóльшая часть, но не то, что вы только что сказали. Знаете что? Может, нам удастся скатиться.

– Что удастся?

– Ну, на снегоходе.

Мистер Лисс аккуратно подвел машину к обочине и затормозил.

– Мы сможем уйти по земле. Но достаточно ли там снега? Его вроде как выпал только дюйм.

– Он глубже дюйма, – сказал Намми. – И его быстро становится еще больше.

– И где мы возьмем снегоход?

– У людей они есть по всему городу. И есть еще место, где их продают на Медвежьей тропе.

– Еще одна чертова улица с «медведем» в названии. У того, кто называл улочки этого богом забытого захолустья, воображение было как у пенька.

– Как я уже говорил, в окрýге водится много медведей. А зебр и тигров, чтобы назвать в их честь улицы, у нас нет.

Старик сидел молча примерно минуты две, наблюдал, как падает снег, словно тоже в конце концов понял, что это красиво. Для мистера Лисса это была долгая пауза, он всегда и по поводу всего имел что сказать. Намми обычно хорошо воспринимал молчание других людей, но в исполнении мистера Лисса это выглядело тревожно, потому что Намми вынужден был задуматься, что же тот замышляет.

Наконец мистер Лисс промолвил:

– Персик, ты лично знаешь кого-нибудь со снегоходом?

– Я знаю нескольких.

– Например?

– Например, Боза.

– Боза?

– Офицера Барри Бозмана. Люди называют его Боз. Он много смеется. И с ним чувствуешь себя не хуже других.

– Он мертв, – отрезал мистер Лисс. – Если он коп, они убили его и заменили одним из своих двойников.

Намми следовало самому понять, что Боз мертв, ведь даже начальник полиции Рафаэль Хармильо теперь являлся одним из пришельцев, так что и все остальные копы наверняка были такими же. Всех настоящих полицейских убили и съели, как это случилось утром со всеми людьми, сидевшими в камере рядом с той, откуда сбежали Намми и мистер Лисс.

Бабушка всегда говорила: не важно, насколько все печально, нужно помнить, что когда-нибудь ты снова будешь счастлив, поэтому надо продолжать жить. Важно, говорила она, продолжать жить, быть счастливым и поступать правильно, потому что, если ты будешь жить достаточно долго, достаточно счастливо и достаточно часто делать хорошие вещи, ты будешь жить с Богом. Тех, кто бросает дело, Бог не любит.

– Он женат? – спросил мистер Лисс.

– Кто?

– Да черт возьми, парень, в твоей голове столько пустого места, что его можно сдавать в аренду, так как у тебя между ушей целый чертов склад, забитый пустыми полками. Боз! О ком еще я могу спрашивать? Боз женат?

– У Кику голова раздулась, она отправилась в Тихие, а та просто улетела, вот так вот – не угадаешь.

Мистер Лисс сжал большой костлявый кулак, и Намми вздрогнул, потому что подумал, что старик его ударит. Но затем мистер Лисс вздохнул, разжал кулак, похлопал Намми по плечу и сказал:

– Может, тебе стоит повторить это, только теперь по-английски.

Намми, удивившись, ответил:

– Но я и говорил по-английски.

– Скажи мне это на другом английском.

– Но я знаю только один вид английского.

Узловатая кисть мистера Лисса снова сжалась, между тем он опять не ударил Намми. Он поднес кулак ко рту и некоторое время кусал костяшку, а потом спросил:

– Что такое Кику?

– Это миссис Бозман, как я и сказал. Она была милой японской леди.

– Что ты имел в виду под «ее голова раздулась»?

– От укуса пчелы в шею. У нее была аллергия, но этого никто не знал, пока пчела не укусила. Говорили, ее лицо раздулось, как воздушный шарик.

– Что ты имел в виду под «отправилась в тихие»?

– «Тихие Поляны». Кладбище за Браун Бэр роуд. Пчела ужалила ее и просто улетела, но Кику умерла, так что вот так вот – в жизни не угадаешь.