(В телевизоре позади Майка видна похожая на паука трещина в стеклянной панели над дверью в ванную. И еще портрет девушки, стоящей по колено в воде, лениво думает Бернис. Это мой номер.)

— Настроившись на съемку, я рванул к себе, — продолжает рассказчик, — схватил камеру и стал ждать. Оно не вернется, думал я. Господи, это моя первая встреча со сверхъестественным, и я все испортил. Ну почему я не держал камеру наготове, просто на всякий случай? Такой шанс, шанс заснять на пленку сверхъестественное существо, выпадает раз в жизни, а я его упустил. Но слушайте, ребята, оно вернулось. Приблизительно через полчаса. Результат вы видели. — В голосе рассказчика звучит благоговение, как будто он сам не до конца верит своим глазам. — Во мне как будто проснулось шестое чувство, прямо вот здесь. — Майк прижимает руку к груди. — Я видел его нечетко, только огромная, будто рожденная из тени фигура. Это было больше, чем ощущение: я знал, что передо мной наполовину человек, наполовину зверь. В нем было что-то почти узнаваемое. Закрывая глаза, я вижу его босые ступни на ковре; я даже чувствую, как они опускаются на ковер, будто мои собственные босые ноги. Но все-таки хоть что-то вы увидели. Что-то мне удалось заснять на пленку, так ведь?

Бернис вспоминает, что она видела: как неслись мимо стены коридора, отрывочные кадры ковра, двери других номеров на этом же этаже, лестничная площадка, парадная лестница, стойка портье, в столовой — накрытые к завтраку столы с уже выложенными накрахмаленными салфетками. И все это время, как будто всего на шаг впереди конуса света, там, среди теней — что-то ускользающее. Впечатление движения — быстрого, кошачьего и черного-пречерного.

За окном вздыхает дождь. Она почти засыпает. Человек на экране все говорит. Слышно, как нарастает его возбуждение по мере того, как он строит планы: не спать всю ночь, заранее установить полностью заряженную камеру. Как только он почувствует, что по коридору кто-то ходит. Он распахнет дверь...

...и неизвестный окажется на пленке.

На этот раз все будет снято по правилам; зрители увидят неизвестного прямо посреди кадра; они будут поражены его лицом. Массовый зритель взглянет в глаза сверхъестественному — его проберет дрожь. Зритель, может быть, в ужасе отшатнется, но ужас этот будет благоговейным. А он, Майк Страуд, сам себе режиссер, станет тем самым человеком, что явит всему миру эту уникальную видеозапись. Доказательство существования сверхъестественного.

Что он будет делать потом? После такого материала книги и документальные фильмы потекут рекой; ток-шоу, Ларри Кинг на Си-эн-эн; авторские права по всему миру, роялти за использование материалов.

Бернис выслушивает его планы с согревающим, уютным ощущением причастности к тайне, как будто он обращается к ней одной — только к ней. Ни к кому больше. Я, Бернис Мочарди, — его особый друг и конфидентка. Это было приятно, от этого в животе рождалось такое же чувство, какое появлялось всякий раз, когда она влюблялась.

Веки тяжелеют. Бернис так чудесно, так замечательно хочется спать.

— ...Одни только права на публикацию в журналах принесут кучу денег. Существо из английского фольклора поймано на пленку, чтобы... Подождите, подождите. — Он вскакивает с кровати, стекла очков вспыхивают, когда он поворачивается из стороны в сторону. — Оно здесь. Оно вернулось. Я его чувствую, ощущаю его присутствие. Ну, держитесь, ребята. Поехали. — Он бросается на объектив, затем уходит вбок и исчезает из кадра. Картинка вздрагивает, когда Майк поднимает камеру, — подпрыгивают в кадре портрет девушки в реке, синие шторы, трещина-паук в панели над дверью ванную.

(Он жил в моем номере, он спал в моей кровати — тепло кожи на холоде хлопчатой простыни.)

Бернис смотрит в телевизор, где запертая дверь комнаты все увеличивается, заполняет экран, по мере того как Майк приближается к ней с камерой. Затем он, должно быть, останавливается.

От неуверенности, что ему делать дальше? Задумывается о том, что, черт побери, может ждать по ту сторону двери? Ему страшно. Да, наверное, страшно. Любой нормальный человек страшится неизвестного.

Изображение трясется, затем выравнивается, когда Майк ставит камеру на... что? штатив? бюро?

Во всяком случае, изображение двери на экране неподвижно, прекрасно сфокусировано. Бернис видит, как Майк подходит к двери.

Открывает ее.

Неясное, стремительное движение.

Ни звука.

Он бросает взгляд назад, на камеру.

Оборачивается так резко, что с носа слетают очки.

Выражение его лица не поддается описанию. Оскал смертельного ужаса, застывшая маска с широко распахнутыми глазами.

Через долю секунды он исчезает за дверью, как будто его выдернули в коридор на эластичном шнуре. С невероятной силой дверь захлопывается.

И тем не менее — как это ни странно — микрофон не улавливает ни звука.

Бернис слегка поднимает голову, чтобы в сонном изумлении взглянуть в экран. Как это может быть? Вся эта полная ярости и резких движений сцена жутковато беззвучна.

Она столько раз видела пленку, что запись ее уже больше не пугает. Если она и действует на нее, то скорее как снотворное — еще больше нагоняет сон.

Бернис даже вытеснила из сознания то, что она видит в затемненном коридоре позади Майка.

Зевая, она выбирается из кровати, теперь она готова выключить телевизор. Теперь она уснет.

Как всегда, изображение закрытой двери еще на несколько мгновений задерживается на экране. Несколько секунд спустя пленка заканчивается, а экран погружается в темноту. Остается только электронный шторм на пустом канале.

Она делает несколько шагов до телевизора (и почему гостиницы настолько не доверяют своим постояльцам, что в номерах нет пультов?). Экран чернеет. Шипение статики.

Так же, как и всегда.

Потом изображение вдруг возвращается. Бернис останавливается и удивленно смотрит в экран.

На экране — коридор, затем парадная лестница, затем вестибюль. Камера движется с фантастической скоростью и при этом такой же фантастической плавностью, как будто катится на хорошо смазанных колесиках.

Надвигается, высится дверь. Маленькая дверца рядом с дверью в Гробик.

Лестница вниз.

Вниз в подвал. Стены здесь — кирпичные и голые. С невероятной скоростью мелькают кирпичные арки.

В подвале — фигура, застывшая в том месте, где сходятся две стены, кирпичная и каменная.

Она видит белую рубашку, светлые волосы. Она узнает в стоящем Майка Страуда, рассказчика с видеопленки. Но собранное, веселое выражение давно стерто с его лица. Вместо него — оскал ужаса. Царапины вокруг рта и глаз. Он кричит. Да, несомненно: кричит и пытается бороться с чем-то, невидимым Бернис.