– Подъём. Кислород живо! – рявкнула Слава рядом с ухом специалиста и получила в ответ резкий удар локтем по зубам. Тело отклонилось и рухнуло на пол. – А, ну вставай!

Получилось так, что крикнула она сразу двоим: себе и мужичку. Оба вскочили одновременно. Зажегся свет. Слава не стала наблюдать за процессом колдовства, а побежала обратно.

«Егорка, дыши. Дыши со мной. Не смей умирать», – стучало в её голове, пока она неслась на всех парах обратно. Ступенька за ступенькой ноги поднимали девушку в родблок.

– Всё нормально, Гордеева. Не беги, – прозвучало мимоходом, но Слава не обратила внимания.

Тяжело дыша, она остановилась у двери в детскую реанимацию и осторожно заглянула через стекло. Татьяна Петровна с привычным спокойствием слушала дыхание и сердцебиение ребёнка с помощью фонендоскопа. Ненужный кислородный мешок валялся на рабочем столике. Все приборы исправно работали. Стараясь не шуметь, Слава проскользнула в дверной проём и остановилась возле подогреваемого столика.

– Всё-таки напилась крови? Колись, кого загрызла? – усмехнулась Татьяна Петровна и дотронулась пальцем до уголка своих губ.

Слава повторила движение и с удивлением ощутила влагу на пальцах. Опустив взгляд, она хмыкнула. Собственная кровь не вызвала никаких эмоций, кроме кривой усмешки на устах. Язык облизнул зубы, пересчитывая их. Все на месте. Лишь немного припухла нижняя губа. Девушка снова прижала к ней палец.

– Он оказался костлявым, – правдиво ответила Слава, вспомнив острый локоть.

– Иди в отделение. Время, – спокойно сказала Татьяна Петровна и посмотрела на часы, всё ещё не веря, что не пришлось констатировать смерть. До конца дежурства оставались два часа. Могло случиться, что угодно, но взошедшее солнце вселяло надежду, что ночь растворилась без следа, унеся с собой набившую оскомину примету. – Он будет жить. По крайней мере, в ближайшее время.

– Да, – согласилась Слава. Делать ставку на будущее было глупо, но очень хотелось. Кто знает, что даст полное обследование? Как он жил от зачатия до рождения? Может, зря спасали? – Не зря, да? Всё не зря?

– Иди, Гордеева. Никто не знает… – донеслось в ответ.

«Я знаю. Он бы умер, если бы должен был умереть. Ведь мы убийственная парочка. У него были все шансы на смерть, но он выжил», – тут же откликнулся разум. Слава поплелась на свой этаж. Ноги налились тяжестью, спина ныла, губа опухала, глаза слипались. Девушка осунулась, будто из неё выкачали всю энергию. Шаг за шагом она приближалась к отделению, вслушиваясь в стройный хор звонких детских криков. Жизнь продолжалась.

«Дыши со мной», – прошелестел в голове знакомый до боли голос, такой родной и близкий, что слёзы пробили все преграды и хлынули из глаз.

Глаза закрывались. В мутной голове путались мысли. Перед глазами расплывалась дорога. Никогда ещё Слава не передвигалась на байке со скоростью велосипеда. Если бы мозг позволил, а руки поддержали, то она выжала бы из любимого «коня» всё возможное. Бессонница длиной в год и три месяца сменилась неподвластным желанием спать долго и беспробудно. Когда показались очертания знакомого двора, вялое ликование всколыхнулось где-то между ключицами и заглохло. Ничто не радовало. Состояние, как две капли воды похожее на то, когда пришло осознание, что Егора больше нет, пугало. Полное бессилие. Мотоцикл неуверенно остановился напротив подъезда. Уткнувшись шлемом в руль, Слава слушала урчание двигателя. Ровный рокочущий звук утешал лучше слов. Неожиданно кто-то тряхнул за плечо. Пришлось распрямиться и повернуть ключ зажигания.

– Чего? – прогудела девушка, подняв щиток на шлеме.

– Я думала, ты уснула, – сказала пожилая, смутно знакомая женщина, взволнованно разглядывая уставшее лицо возмутительницы спокойствия во дворе.

Слава ничего не ответила, лишь сползла с сиденья, достала рюкзак из багажника и направилась в подъезд. Сочувствующий взгляд женщины преследовал её и вызывал раздражение. Отчаянно хотелось крикнуть: «Что вы ко мне лезете? Отстаньте», но даже на злость не хватало сил. Ноги едва переставлялись по лестнице. Возле квартиры пришлось долго рыться в кармане рюкзака, чтобы достать ключи. Пальцы не слушались, глаза не видели, ключи падали. И только в квартире, увидев себя в зеркале, Слава поняла, почему всё так сложно. Вместо головы на плечах чернел шлем, на руках темнели перчатки. Девушка горько рассмеялась, а потом разрыдалась. С трудом стянув экипировку, она прошла в спальню и упала на кровать. Сон мгновенно отключил сознание. В этот раз ничто его не тревожило: ни видения прошлого, ни страсти настоящего. Организм сдался без боя. Слава спала почти трое суток, вырываясь из забытья лишь затем, чтобы сходить в туалет и выпить воды. Её слегка пошатывало, когда она двигалась по квартире, хватаясь за стены.

В ночь перед следующим дежурством, девушка проснулась с ощущением дикого голода и кружащихся стен. Двигаясь как сомнамбула, ничего не осмысливая, она добрела до кухни и уселась на табурет. В сумрачном свете уличных фонарей мир казался серым и безликим. Слава долго сидела, то ли просыпаясь, то ли вновь проваливаясь в дрёму, пока за окном не зарычала проезжающая мимо дома машина. Дерзкий звук вернул к жизни, а заодно и к безрадостным мыслям.

– Какой сегодня день? – спросила кухню девушка и нажала кнопку пульта. Яркий свет брызнул из экрана телевизора, слепя глаза. Прищурившись, Слава принялась листать каналы, пока не остановилась на круглосуточных новостях. – Одна-а-а-ко…

К своему удивлению, она поняла, что проспала все выходные дни. Снизошедшее озарение разбудило окончательно, и тело налилось тяжестью, сопротивляясь. Непрошеные слёзы бессилия и разочарования потекли по щекам.

«Я должна быть сильной, но не могу. Егор, я не могу стать ветром. Не могу. Я похожа на камень. Я не хочу дышать. Ничего не хочу», – рыдала Слава.

Тонкая полоска рассвета начала размывать ночную мглу, когда слёзы иссушили душу. Осталась опустошённость. Мысли о работе неожиданно вызвали раздражение. Возвращение в роддом потеряло всякий смысл. Всё мимолётно, и совершенно неважно кто работает. Незаменимых нет. В голову ворвался детский плач, и зубы скрипнули. В сознании треснула непоколебимая уверенность в предназначении.

– Провались они пропадом. Надоели. Все надоели, – с горечью произнесла она и в бессилии поплелась в ванную. Проклятое чувство долга пинало изнутри. – Отпуск. Правильно. А потом уволюсь к…

Фраза потерялась в нецензурной брани. Забравшись под душ, Слава включила холодную воду и тут же сжалась. Дыхание перехватило. Кожа мгновенно покрылась крупными мурашками, лицо стянулось, даже сердце на мгновенье замерло, испугавшись перемен. И это было так чудесно, почувствовать себя живой, дрожащей, съёжившейся. Муть в голове рассеялась. Истерический смешок смешался с плеском воды. Спать больше не хотелось.

– Последние сутки и гулять, – скомандовала себе Слава, не очень надеясь на разум. – Уеду. Сяду на байк и покачу, куда глаза глядят. Егор бы так и сделал. Только я и ветер, и больше никого.