– Не исключено, что и три, – чуть не убила нас наповал старшая Ваучская.

Впервые в жизни я была на грани обморока в ночь с пятницы на субботу, когда увидела пустые глазницы, взиравшие на меня из полости в разобранной стене соседской квартиры. Теперь мне опять казалось, что я вот-вот грохнусь в обморок. Иван Петрович открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба; Сережка то и дело повторял: «Ну ни фига себе!»

Нам троим потребовалось некоторое время для переваривания услышанного. Когда же мы в большей или меньшей степени пришли в себя, то стали наперебой задавать старушкам вопросы. Семидесятитрехлетняя Ольга Николаевна велела нам всем замолчать и взяла на себя роль председателя квартирного собрания.

Иван Петрович заявил, что без «пузыря» он такие вопросы обсуждать не может. Анна Николаевна ответила, что пока от него не требуется участия в прениях, – ему следует только слушать. И более того, их, сестер Ваучских, рассказ можно воспринимать только на трезвую голову. В любом случае в доме на этот час выпивки нет, а ждать, пока Иван Петрович к ларькам сбегает, никто не будет, тем более зная его привычку общаться по пути со всеми знакомыми местными алкашами.

– Ну хоть полстаканчика бы кто налил! – взмолился дядя Ваня.

Мне стало его искренне жаль, но у меня в самом деле не было ни грамма. Иван Петрович – человек с золотыми руками, а для того, чтобы они работали еще лучше, требовалась небольшая внутренняя смазка, о чем знали все жители нашего микрорайона, обращавшиеся к дяде Ване за помощью. Он чинил всю домашнюю технику, причем брал за свои труды очень умеренную плату – ну и, конечно, всегда просил налить, что радостные хозяева вновь заработавшего добра и делали.

– Я без полстакана туго соображаю! – не унимался Иван Петрович. – Как механизму смазка требуется, так и мне для работы нужно разогнать кровь по жилам. То есть венам. В общем, по организму. Мой организм…

– После того, как выскажешь хоть одно дельное предложение, получишь, – перебила соседа Ольга Николаевна.

– Так, значит, есть? – тут же оживился дядя Ваня.

– После поступления от тебя конструктивного предложения, – сказала Анна Николаевна.

Дядя Ваня вскочил со своего места с проворством, которому позавидовал бы и двадцатилетний парень (а Ивану Петровичу зимой стукнуло шестьдесят два), вытянулся перед старушками Ваучскими по стойке «смирно» и отрапортовал, что готов приступить к выполнению любого задания. При этом не преминул добавить, что лучше бы все-таки с авансом. Кот замяукал – тоже любил авансы.

Ольга Николаевна с Анной Николаевной закатили глаза. Иван Петрович перевел умоляющий взгляд на меня. Я развела руками. У Ольги Николаевны все-таки было доброе сердце – она, вздохнув, удалилась с кухни и через несколько минут вернулась с бутылкой.

Много ли нужно человеку для счастья?

С другой стороны, Иван Петрович теперь был готов к любой работе. Он и в самом деле гораздо лучше трудился со смазкой.

Я же тем временем немного пришла в себя от услышанного и хотела теперь узнать подробности, спросила:

– Где может находиться клад? Хотя бы один…

Старушки ответили, что где угодно. В любой из стен на нашем пятом этаже, под полом, в любой из печей (в нашей квартире сохранились две – в нашей с Сережкой комнате и на кухне; причем печи были в рабочем состоянии, только мы их не использовали).

Не желая лишний раз пугать бабулек, я до этой минуты не рассказывала им об увиденном в соседней квартире, когда-то составлявшей единое целое с нашей и принадлежавшей предкам Ольги Николаевны и Анны Николаевны, но теперь поведала. Старушки переглянулись. Дядя Ваня с Сережкой возмутились: как же так, кто-то тоже ищет наш клад? И занялся этим раньше нас?

– Клад не твой, – одернула я сына.

– Если мы хоть что-то найдем, он будет нашим общим. Мы – одна семья, – твердо заявила старшая Ваучская. – У нас с Ольгой, как тебе известно, Марина, никого нет. У Ивана – тоже. А вы с Сережей о нас в старости позаботитесь. Уже заботитесь. Если бы не ты, Марина, меня бы, может, уже на этом свете не было…

Анна Николаевна смахнула слезу. Я велела ей прекратить петь мне дифирамбы, хотя знала, что она имела в виду: полтора года назад Анна Николаевна сломала шейку бедра, поскользнувшись у самого парадного. Ольга Николаевна как раз в то время лежала с воспалением легких. Я месяц бегала из больницы в больницу, потом ухаживала за ними обеими дома. Выходила. Старушки теперь были здоровы – в той степени, в которой позволял их возраст. Именно после той их болезни они завещали мне свою комнату. Комната дяди Вани была завещана Сережке.

– Нам уже не нужны ни колье, ни бриллианты, – добавила младшая сестра. – Только на лекарства. Ты, Марина, не миллионерша, чтобы нам все время помогать. Но там всем хватит. Тем более Ваня дорогих напитков не употребляет, – она улыбнулась, – ему на его долю можно будет несколько лет пить.

– Если я норму не увеличу, – усмехнулся Иван Петрович.

– А там чего – золото и бриллианты?! – загорелись глаза у одиннадцатилетнего Сережки. – Во здорово! Настоящий клад? Баба Оля, баба Аня, а…

Его перебила председатель нашего квартирного собрания, предложившая для начала всем поклясться, что мы будем хранить тайну и не допустим к ней посторонних. Ни моих подруг, ни Сережкиных друзей-приятелей, ни Ваниных собутыльников.

– Чтоб мне больше ни грамма не выпить, – прижал к груди бутылку дядя Ваня.

– Чтоб у меня больше каникул не было, – сказал мой сын.

– Чтоб мне еще раз замуж выйти, – выпалила я.

Тут Сережка вспомнил папу, и мы все вместе впервые порадовались его необязательности и неорганизованности. День рождения у моего сына был в начале мая, и папа уже собрал ему компьютер (папа у нас многое может, если захочет), но до сих пор не удосужился его нам завезти. Очень, кстати, хорошо, что не удосужился. Но теперь ему следовало об этом напомнить. И было бы неплохо, если бы он отдал нам свой второй телевизор. Я предложила Сережке позвонить отцу, не откладывая дело в долгий ящик: о постигшем нас несчастье он еще не знал. Может, подвигнется хоть на какие-то действия.

Сережка заявил, что позвонит отцу завтра, – не желал даже на минуту быть выключенным из обсуждения наших планов.

Я поинтересовалась, что именно мы можем найти.

Сестры Ваучские этого сами в точности не знали – про клады они услышали от своей матери, когда та уже лежала, прикованная к постели. Вначале они считали, что Полина Александровна впала в маразм. Но говорила она очень связно. Наверное, сообразив, что уже не встанет, решила не уносить в могилу свою тайну. И рассказала дочерям историю семьи – так, как помнила сама. А потом упомянула и про клады – может, хоть у дочерей появится возможность до них добраться. Правда, сестры не представляли, как смогут взяться за поиски, даже не очень-то верили, что клад (или клады) спрятан где-то рядом, поэтому и не говорили нам про него раньше. Зачем травить душу?