…Дежурная по станции, которая внезапно вообразила себя архангелом Гавриилом, а родной метрополитен – вратами ада…

…Рыдающий старичок умолял, чтобы его вывели наружу: он больше часа ездил туда-обратно, но ВСЕ станции были «Академическими»…

Да зачем далеко ходить? Санька Самойлов лично наблюдал свое падение под проходящий поезд по телевизору, установленному для машиниста в начале платформы.

Миша специально проверил: Юлия Борисовна была единственной пострадавшей и одновременно пациенткой доктора Игоря. Остальные и близко не подходили к зданию Нейроцентра. Миша завелся. Он проделал громадную работу. Не поленился поднять ВСЕ несчастные случаи в метро (благо служебное положение позволяло это сделать – тогда Шестаков еще работал в милиции). Аккуратно отсеял просто пьяных и просто психов. Из оставшихся кого смог – нашел и с кем смог – поговорил. И что? И ничего. Около тридцати случаев кратковременного помешательства. Внезапных и необъяснимых.

Шестаков понял, что ум у него заходит за разум. Он купил литр водки, три гвоздики и решился нарушить семейную идиллию Дрягиных.

Миша никогда не был ни в Японии, ни тем более в знаменитом театре «Но». Но где-то он читал, что их актеры, используя игру света и тени, умудряются придать совершенно неподвижным маскам любые выражения. Безмолвная трагедия, разыгравшаяся в первые же минуты перед его глазами в Валеркиной прихожей, была явно достойна лучших спектаклей «Но».

Мариночка окинула Мишу взглядом врача-рентгенолога, кисло-сладко улыбнулась гвоздикам, мгновенно почернела при виде бутылки и ушла на кухню, покачивая бедрами.

Хорошо было заметно, как все Валеркино нутро потянулось за этим покачиванием. Дрягин безмолвно разрывался на части. Глаза его светились радостью при виде «сладкой парочки» Шестаков—«Распутин», рука уже потянулась для дружеского рукопожатия, но чуткое ухо улавливало неодобрительное позвякивание посуды. Гримаса нечеловеческого страдания исказила мужественное лицо Валеры, и он двинулся вслед за женой.

После непродолжительного шипяще-свистящего совещания за закрытыми дверями Мише таки выдали тапочки и допустили на кухню. Марина стояла у стола и резала колбасу с таким выражением на лице, будто не «краковская полукопченая» у нее под ножом, а все назойливые друзья-алкоголики ее беспутного муженька.

Ну и, конечно, никакого разговора не получилось. Вторая же рюмка стала колом в горле. Говорят, Иисус превращал воду в вино? Так вот, талантливая супруга Валеры Дрягина переплюнула великого назаретянина. Под ее уничтожающим взглядом водка, кажется, становилась серной кислотой. Сам Валерка выглядел сущим идиотом. В разговоре обращался в основном к жене, все время норовил взять ее за руку и называл тошнотворными кликухами вроде «зайчика», «пипоши» и «мурзилкина».

Шестаков ничего не сказал товарищу. Но отомстил довольно тонко. Заметив, на какую волну настроен семейный приемник Дрягиных, потратил целый день, но дозвонился на «Радио-Балтика» и заказал для «молодоженов Марины и Валеры» песню «Агаты Кристи» «Я на тебе, как на войне». Скорее всего «толстый» намек был услышан и понят, потому что с днем рождения Мишу Валерка не поздравил.

После этого случая Шестаков решил действовать один. Он уволился из милиции, устроился подсобным рабочим в метро на станции «Политехническая», но продолжал регулярно общаться с бывшими коллегами. И пополнял материалами свою папку. Зачем? А как тут объяснишь? Таким людям, как Витька Гмыза, например, бесполезно и пытаться – в затылке почешут, плечами пожмут и пойдут прочь, криво ухмыляясь через плечо. А с другой стороны – Толик Мухин. Не сват, не брат, – а видели бы вы, как у него загораются глаза от любой, даже самой безумной Мишкиной идеи… Единственный раз он откровенно заржал: когда доведенный до белого каления Шестаков обвинил во всем инопланетян. Во что, во что, а вот в пришельцев Толик не верит ни граммочки. Уже несколько раз Миша собирался рассказать ему об экспериментах Игоря Поплавского. Но… Сказал «а», надо говорить и «б». То есть не просто выдать в легком жанре историю космического контрабандиста Юры, а объяснить, за каким дьяволом они с Сашкой вообще поперлись в тот мир. А это значит – рисковать доверием своего первого (а может, и последнего) единомышленника.

Месяца три назад им удалось заманить к себе специалистов из «Невскгеологии». Шестаков больше часа кривлялся в кабинете начальника только для того, чтобы ребятам разрешили мерить в метро. Миша пообещал заплатить за работу из своего кармана, а геологи дали подписку сохранить в тайне все, что намеряют. Умные приборы не обнаружили ничего опасного, а Шестакову пришлось продать телевизор.

Дольше всего продержалась версия об изобретательных террористах. Мишка с Толиком обшарили каждый сантиметр вестибюля станции «Гражданский проспект» (по статистике, на эту станцию приходилось больше всего несчастных случаев), буквально на пузе проползли всю платформу, ничего мало-мальски похожего на источник отравляющих газов не нашли.

Идея с крысами принадлежала Толику. Почему мы так за нее уцепились? Да, наверное, потому, что ничего другого не оставалось. Крысу видели пятеро потерпевших за несколько минут до происшествия (из них двое пассажиров и трое работников метрополитена). Вот потому-то и катался Мухин почти каждый день (это зависело от их охотничьей удачи) в СЭС с упакованной в лед очередной убитой тварью. Чем страшно раздражал тамошних лаборанток, которые смутно понимали, чего от них хотят (от «них» – это и от лаборанток, и от крыс).

Каждый шаг этих почти пятимесячных мучений и исканий был тщательно запротоколирован и занесен в черную папку. Чинно лежали там отпечатанные на фирменных бланках, а встречались и просто черкнутые на листке из блокнота свидетельские показания типа: «…Я ничего не видела, пока меня не ударили по голове…» Вот только официальное заключение из психоневрологического диспансера о своей полной вменяемости Миша папке не доверял, а носил во внутреннем кармане, рядом с паспортом. И иногда, под особо хреновое настроение, вынимал и перечитывал вместо аутотренинга.

– Мишка! Але! Миш! Слышишь? Але! – Толик орал в трубку как оглашенный.

– Я слышу, слышу, – устало ответил Миша. Сердце, однако, екнуло: неужели получилось?

– Я нашел! Мишка! Я нашел!

– Тьфу, да не кричи ты так. Что нашел?

– СССР! Ты слышишь? Я из автомата! Сейчас приеду!

– Балда, – успел сказать в трубку Шестаков и отправился на кухню ставить чайник.

Не устаю удивляться нашему Толику. Повариться к тридцати годам в пяти-шести солено-перченых кашах и сохранить в неприкосновенности совершенно детское восприятие мира – это, знаете ли, далеко не каждому дано. Свободно говорит на любые темы – от англо-бурской войны до половой жизни землероек. Именно поэтому с ним легко общаться, но очень непросто работать. Все время нужно держать в русле. Сиди вот и думай, с чем он сейчас заявится. Можно даже попробовать угадать. Ну, например, какая-нибудь очень допотопная карта СССР. А купил он ее у алкаша на последние деньги, и, как следствие, – Мишин вполне приличный ужин на одного превращается в скромный (если не сказать скудный) для двоих.