Заподозрив недоброе, отец подошел к постели. Сын дышал глубоко и ровно, его лицо было безмятежным, словно лицо ребенка.

Постояв в нерешительности несколько минут, отец Арье все-таки окликнул сына. Громче, еще громче. Тронул за руку. Потряс за плечо. Принялся тормошить, брызгать в лицо водой. Никакого результата.

Позвали мать, прибежали сестры. После нескольких попыток разбудить Арье вызвали «скорую». Врач прицепил приборы к рукам и ногам спящего и погрузился в наблюдение за чернильными зазубринами, оставляемыми на бумажной ленте острыми носиками самописцев.

— Все показатели в полном порядке, — сказал он, закончив обследование. — Судя по всему, он просто спит. Медицине такие случаи известны. Переверните его на правый бок, чтоб не образовались пролежни, а часа через два — на левый. Потом снова на спину. Если не проснется до завтрашнего утра — везите в больницу.

Арье-Ор не проснулся. Ни на следующий день, ни через два, ни на пятый. Он лежал в палате реанимации, подключенный к дюжине всяких аппаратов, скрупулезно фиксирующих его состояние, и безмятежно спал.

Не доверяя медперсоналу, сестры Арье круглосуточно дежурили возле его кровати в надежде уловить хоть какой-то намек на пробуждение. Больше всех у постели просиживала самая старшая из сестер — Рути. Обстоятельная и малоподвижная, она уже родила десятерых детей и носила одиннадцатого. Когда Арье появился на свет, Рути была замужем, поэтому относилась к нему почти как к собственному ребенку.

Ей-то и пришло в голову приложить к ушам спящего наушники и включить его любимую кассету с исполнениями «Мир вам, ангелы». При первых звуках музыки веки Арье дрогнули, а когда из неплотно прилегавших наушников, наполняя воздух сладкой вибрацией, полился голос Шенкаря, Арье-Ор открыл глаза. С недоумением оглядевшись, он спросил Рути:

— Я проспал миньян, да?

Очнувшийся Арье-Ор практически ничем не отличался от заснувшего, за одним лишь исключением — интерес к музыке остался за призрачной кромкой обморока. Вкрадчивое движение звуков, каплевидное кружево нот, обрывы и всплески мелодического речитатива литургии больше не вызывали в нем ни дрожи восторга, ни даже простого любопытства.

Больным он себя не ощущал, семь дней, проведенных во сне, пролетели словно обыкновенная ночь для здорового человека. Арье прислушался к себе, к своему организму и нигде не заметил скрытого подвоха. К чему поднимать шум и ходить на обследования? Но врачи считали иначе.

Его пропустили через изнуряющие жернова процедур, ощупали внутренности ультразвуком, перебрали косточки и жилки на томографе. Никаких отклонений от нормы не обнаружилось. Самые точные приборы однозначно подтверждали: Арье-Ор Ланда абсолютно здоров.

Отец и мать отвели его ко всемирно известному профессору. Тот долго изучал заключения и снимки, потом минут двадцать заставлял Арье выполнять всякие упражнения, затем снова рассматривал анализы.

— Ваш сын, — сказал он, глядя на родителей поверх очков, — прячется в забытье, как улитка в раковину. Таким способом он убегает от реальности, с которой не способен сосуществовать. Медицине известны случаи подобного продолжительного сна без кажущихся последствий. Без кажущихся, — повторил он, выделяя каждую букву. — Столь серьезное отклонение от нормы не может не отразиться на работе мозга. Первое отключение, как правило, заканчивается благоприятно для больного, но след, — тут он предостерегающе поднял желтый указующий перст, — след остается. Опасным и критическим является второй припадок. Случается, — тут профессор опустил перст долу и постучал им по крышке стола, — подчеркиваю, не всегда, но случается, что он инспирирует распад личности.

— А в чем выражается распад? — спросил отец Арье.

— Частичная или полная амнезия, обсессивно-фобическое поведение, неадекватные реакции. Больной не узнает окружающих, теряет профессиональные навыки, развивается боязнь открытого пространства.

— Что может привести ко второму рецидиву? — платочек в руках матери Арье превратился в комок, но говорила она обычным ровным голосом, не поднимая глаз на постороннего мужчину.

— Отрицательные эмоции. Любой нервный срыв способен вызвать приступ. Увы, но вам придется баловать своего взрослого сына, точно малое дитя.

— И до каких пор?

— До самого последнего дня.

Вернувшись из больницы, Арье несколько дней промаялся в пустой квартире. Воспоминания, точно мираж, дрожали в разреженном воздухе гостиной, переливались в ванной, вставали смутным призраком над постелью жены. Иногда ему чудился детский плач, иногда легкие шаги Хаи. Он спасался у Рути: устраиваясь на кухне, бесконечно помешивал ложечкой чай в толстой глиняной кружке или крошил медовый пряник.

Разговор не клеился, но Арье и не нуждался в словах. Ему было достаточно просто наблюдать, как сестра возится с детьми, готовит обед, управляется по хозяйству. Ее ровное отношение к жизни сглаживало пики и пропасти его эмоций. Через час-другой волнение отпускало, в голове становилось ясно, а на сердце спокойно. Спустя четыре дня Рути подала ему телефонную трубку.

— Я набрала номер отцовского колеля, — сказала она, прикрыв рукой микрофон. — Скажи секретарю, что с завтрашнего утра ты начинаешь учиться.

Ее влажные после мытья посуды пальцы, перечеркнутые яичной полоской обручального кольца, походили на нотный стан.

Арье вопросительно поднял брови.

— Слушайся старших, Арьюш, — с лукавой наставительностью произнесла Рути.

Многолетняя привычка слушаться сестру заставила Арье взять протянутую ему трубку. Секунду помедлив, он поднес ее к уху и твердо произнес:

— Говорит Арье-Ор Ланда…

Он стал приходить в колель одним из первых и оставаться там до глубокой ночи. Тяжелая интеллектуальная работа над Талмудом иссушала мозг, Арье возвращался домой обессиленным, наскоро ел и валился на постель. Сбылась мечта отца Арье и матери Хаи, но, доведись им заранее узнать о цене, они бы обеими руками оттолкнули мечту прочь.

Полностью погрузиться в учебу не получалось. То и дело Арье отвлекали горестные мысли. Почему несчастье случилось с его милой, добродетельной женой? Чем заслужила она такую короткую жизнь и внезапную смерть? В чем провинилась их крохотная дочь, еще не успевшая совершить ни одного самостоятельного поступка? Может быть, во всем виноват он, вместо учения и духовного совершенствования распевавший песни в синагогах?

На тридцатый день Арье приснился странный сон. Все было словно наяву. Он вернулся домой из колеля, включил свет, вошел в гостиную. На столе стоял гроб, а в нем, покрытая тонким слоем песка, лежала Хая.

— Хаяле, что с тобой?! — воскликнул Арье.

Она тут же села и принялась сбрасывать с себя песок.

— Я немного задремала, — произнесла Хая своим ласковым голоском и улыбнулась. Ее лицо плыло и менялось, словно очертания деревьев в знойный день.

Проворно выбравшись из гроба, она пошла к двери. Песок осыпался с ее платья, как конфетти в день их свадьбы, когда, дрожа и немея, он вел ее после хупы в комнату для первого уединения новобрачных.

— Ты куда? — спросил он дребезжащим от волнения голосом.

— Я хочу посмотреть