«Да уж, знаком…» — как раз в этот миг встречаюсь я глазами с Рожественским. Взгляд последнего не сулит обладателю синяка ничего хорошего.

— Времени у нас мало, потому сразу перейдем к делу… — Генерал, чей литературный двойник был бы весьма удивлен подобным сходством, легко поднимается, начиная расхаживать по кабинету.

Мои глаза перемещаются вслед за ним, подобно маятнику. На середине одной из амплитуд генерал, резко развернувшись на каблуках, неожиданно подходит ко мне в упор:

— Не стану забегать далеко вперед и вдаваться в лирику, молодой человек… Но Зиновий Петрович предоставил мне весьма убедительные доказательства вашего… — кивает в сторону стола. — Вашего невероятного путешествия во времени. И о пусть и небольшом, но все же посильном вкладе в морском сражении с японцем…

Чего?!. Я не ослышался? Небольшом посильном вкладе? Удивленно перевожу взгляд на флотоводца. Почему-то как раз именно сейчас Рожественский решает вдруг срочно озаботиться пустыми рюмками, недрогнувшей рукой боевого адмирала наполняя их из графина.

— Господин поручик… — Нависая сверху, Линевич дышит мне прямо в лицо, понижая голос до полушепота: — Нашему… — делает секундную паузу. — И вашему, поручик, Отечеству необходима помощь. Ваши знания для нас — бесценны. Рассказывайте все, чем владеете. В первую очередь нас интересуют действия японской армии на суше. — Он наконец отступает на шаг.

Большие напольные часы с маятником робко отбивают половину одиннадцатого. Сквозь стену слышатся очередные бурные овации — наверняка кто-то только что толкнул яркую душещипательную речь в честь победы русского оружия.

В кабинете же по соседству сидят трое. Один из которых отчего-то чувствует себя мелкой разменной монетой в руках крупных воротил. А слова про Отечество, Родину… Это все для тех, что сейчас аплодирует через стенку. Как и гимназистки в белых платьицах… Здесь — лишь карьеры и крупные дела. Так что уберите ваш напускной пафос, генерал Линевич. Я и без того готов рассказать все, что знаю. За минувшие сто лет не изменилось ни-че-го…

Наконец я нарушаю затянувшееся молчание:

— После Мукденской победы японская империя мечтала о заключении мирного договора. Находясь на грани финансового истощения. И разгр… — Мой внезапный кашель в последнюю секунду предотвращает катастрофу. Хорошо заметно, как напрягается Рожественский. А я чуть было не сболтнул лишнего! — И несколько бомльшие потери в морском сражении этот мирный договор приблизили.

Уф… Отлегло. Чуть было не сдал такого крутого адмирала. Который вот смотрит сейчас на меня, как солдат на вошь… Не дрейфь, Петрович. Не предам я тебя. Я же не ты!

— Продолжайте? — Линевич почти не дышит, внимая каждому слову.

А чего это я… Кстати? Меня внезапно осеняет. Раз вы мне, господа, настолько верите и спор о моей будущей принадлежности не вызывает сомнений… А не… По моей спине пробегает неприятный холодок. А не сыграть ли мне в свою игру? Вы ведь играете, как я посмотрю, с помощью меня? Так почему бы мне не придумать историю, которой не было? Но которой очень хотел бы ты, Слава?

Неожиданно для самого себя я уверенно поднимаюсь на ноги. Будь что будет.

— Вы, Николай Петрович… — медленно наступаю я на опешившего генерала, — бомбардировали Петербург телеграммами с просьбой довести количество войск до полуторного превосходства над японскими. Только в таком случае вы планировали начать полномасштабное наступление по всему фронту, ведь так? — Запорожский казак от неожиданности делает шаг назад, упираясь спиной в шкаф.

— А откуда это… — Генерал явно чувствует себя не комильфо. Сам напросился.

— Тем не менее в конце июня вы все-таки это наступление начали… (Вдохновенная ложь, но… посмотрим!) Однако завершить его победой вам помешало лишь неожиданное перемирие. Для которого Япония приложила все усилия!..

На лице Линевича так и читается: «Да, правда? Это все я?!.» Ты, ты… Слушай дальше, Тарас Бульба:

— …И вы, Николай Петрович, вошли в историю не как генерал-победитель, а приблизительно на одном уровне с Куропаткиным.

Краем глаза я заметил, как Рожественский опрокидывает рюмку. Кстати, за время моего допроса тот не произнес еще ни слова. С чего бы это?

Линевич угрюмо молчит, припертый к стенке. Как в переносном смысле, так и буквально. Как быстро меняются роли! Я проходил это в прошлом не в первый раз. Стоит лишь взять человека за одно чувствительное место, и…

Не успеваю я додумать про место, как входная дверь внезапно распахивается, являя в кабинете настоящий ураган.

— Господа, господа… — Шуршащий вихрь, состоящий из дамского платья и шляпки, проносится мимо, подлетая ко все еще не пришедшему в себя генералу. Превратившись по дороге в ту самую учительницу, что дирижировала гимназистками на сцене. — Здравствуйте! — легкий кивок в нашу с Рожественским сторону. — А мой папам разве не с вами?

Что такое? Где я мог слышать этот голос?

— Э-э-э… Елена Алексеевна, господин Куропаткин где-то в общем зале… — Линевич смешно вытягивается, явно смущенный. — Попробуйте поискать там! Мы с господами… Зиновием Петровичем Рожественским… — адмирал грузно поднимается, бряцая саблей, — и господином поручиком… (Я тоже вытягиваюсь.) У нас происходит небольшое совещание! — Почему-то при этих словах генерал отчаянно краснеет.

Сумбурное существо разочарованно поворачивается, и мы встречаемся глазами.

Два испуганных глаза у забора, красивая обнаженная грудь… «Не зажигайте вторую спичку, господин поручик!» Мгновение спустя я заливаюсь краской не хуже Линевича.

У красавицы правильные черты лица, строгая осанка… Взгляд, немедленно ставший надменным, почти не удостаивает меня вниманием, лишь на секунду задержавшись на левом глазу. Зато Рожественский одаривается обворожительной улыбкой.

— Господин адмирал, прошу прощения за беспокойство… — Легкий книксен в его сторону. — Не смею вам больше мешать, господа! — И, отметив меня на прощание убийственным взором, мадемуазель Куропаткина мгновенно скрывается за дверью.

Сомнений в том, что я узнан, — никаких…

Час спустя я с толпой офицеров покидаю Морское собрание в окончательно испорченном настроении. Выложив сухопутному и морскому командованию все, что помню и чего не помню о русско-японской войне. После упоминания о высадке японского десанта на Сахалин Рожественского скривило, будто от зубной боли, и, быстро свернув беседу, тот приказал мне в обед быть на броненосце. Линевич же, наоборот, все выспрашивал цифры да статистику предстоящего наступления. Которого не было и в помине… Да уж, Слава. Ввязался ты…

Свернув в небольшой переулок подальше от людского шума, я забредаю в частный сектор города. Бесконечные бревенчатые избы уходят вдаль, ноги же то и дело выплясывают диковинные пируэты, стремясь избежать коровьих лепешек.

Странно. Пожалуй, самое большое впечатление от беседы, что отложилось у меня, это ее будничность. Вот прибыл человек из будущего… Ну, здорово! Теперь надо выпытать у него все, что знает, и применить это к реалиям. Приписав все заслуги себе, разумеется. Да берите, мне не жалко… Только вот… Не буду я у вас пешкой, ребята. А если и буду, то как минимум проходной.