За три недели дружбы Эбби уже привыкла ко всем странностям Программы защиты свидетелей: ни походов в кино, ни кабельного (вообще почти никакого телевидения), ни рок-музыки, ни открытых купальников, ни сладких хлопьев к завтраку. Однако кое-что насчет Программы пугало Эбби: она видела в кино, что иногда люди, находившиеся под защитой, внезапно исчезали.

Поэтому, когда Гретхен захотела сказать что-то важное, Эбби сразу поняла, что:

– Ты переезжаешь.

– Зачем?

– Из-за родителей.

Гретхен покачала головой:

– Нет, не переезжаю… Только обещай, что не будешь меня ненавидеть. Пожалуйста.

– Я тебя не ненавижу. Ты классная.

Не глядя на Эбби, Гретхен щипала клетчатую обивку дивана. Эбби начинала волноваться – у нее было не так много друзей, к тому же, она и правда не встречала никого более классного, чем Гретхен, если не считать Томми Кокса. Наконец Гретхен сжала руки на коленях и сказала:

– Мои родители не под Программой защиты свидетелей. Я это придумала. Они не разрешают мне смотреть фильмы с рейтингом PG или R – только с рейтингом G, пока мне не исполнится тринадцать. Я не говорила им, что мы пошли на «Инопланетянина» – я сказала, что мы смотрели «Песенку Хэйди».

Последовала долгая тишина.

– Теперь ты меня ненавидишь… – Гретхен закивала своим словам. Слезы стекали по ее носу, капая на диван.

На самом же деле Эбби была в восторге. Она и до того по-настоящему не верила в Программу защиты свидетелей: как говорила ее мама, если что-то кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, скорее всего, так и есть. А если родители Гретхен обращались с дочерью, как с младенцем, тогда классной оказывалась Эбби: она нужна Гретхен, чтобы смотреть фильмы с рейтингом PG или узнавать, что было дальше в «Фэлкон Крест», а значит, они всегда будут подругами. Однако Эбби также понимала, что теперь, когда она узнала одну из тайн Гретхен, та может перестать с ней дружить. Поэтому Эбби решила поделиться взамен своей тайной и спросила:

– Хочешь увидеть что-то пошлое?

Гретхен замотала головой, забрызгивая слезами диван.

– Очень, очень пошлое? – уточнила Эбби.

Гретхен только плакала, сжимая руки так, что костяшки побелели. Тогда Эбби достала из ящика на кухне фонарик, стащила Гретхен с дивана и повела наверх, в спальню родителей, всю дорогу прислушиваясь – не зашуршит ли у дома родительская машина?

– Нам не надо сюда… – сказала Гретхен в темноте.

– Ш-ш-ш! – Эбби провела ее мимо ящика у изножья постели в отцовский чулан, где за его штанами скрывался чемодан, а в чемодане – черный пакет, а в пакете – большая коробка, а в коробке – видеокассета, которую Эбби осветила, включив фонарик:

– «Плохая мамочка Джама». Мама не знает о ней.

Утерев нос рукавом, Гретхен взяла кассету обеими руками. С обложки смотрела через плечо очень пухлая чернокожая женщина, нагнувшись и раздвинув ягодицы, находившиеся на переднем плане и прикрытые только крошечными бикини. Женщина улыбалась губами, накрашенными помадой, такой же оранжевой, как и лак на ногтях, словно была в восторге от того, что две маленькие девочки смотрят ей в задний проход. Под фото стояла подпись: «Ужин в духовке – мама ждет!»

– Фу! – взвизгнула Гретхен и швырнула кассету в Эбби.

– Мне не нужно! – та швырнула кассету обратно.

– Ай! Она меня задела! – крикнула Гретхен. Эбби завалила ее на постель, оседлала сверху и принялась тереть кассетой по волосам.

– Фу, фу, фу! – кричала Гретхен, извиваясь. – Теперь я умру!

– Теперь ты забеременеешь! – смеялась Эбби.

Это был ключевой момент. Тем вечером – когда Гретхен перестала лгать Эбби о Программе защиты свидетелей, Эбби рассказала ей, что ее папа скрывал свой фетиш – крупных чернокожих женщин, а потом стала драться с Гретхен на родительской постели – они стали лучшими подругами.

* * *

В следующие шесть лет случилось все и ничего. В пятом классе девочки оказались в разных параллелях, но за обедом Эбби рассказывала Гретхен все, что было в последних сериях «Ремингтона Стила» и «Фактов из жизни». Гретхен хотела, чтобы у нее была мама, как миссис Гарретт, Эбби считала, что Блэр обычно оказывалась права, и обе мечтали, когда вырастут, открыть частное детективное агентство, где Пирс Броснан будет выполнять все их приказы.

Однажды, подвозя девочек, мама Гретхен получила штраф за превышение скорости, сказала вслух матное слово и, чтобы они не рассказали мистеру Лангу, отвезла Эбби и Гретхен в магазин «Свотч» в центре и купила им по браслету с новыми часиками «Свотч». Эбби достались часики с прозрачным циферблатом, к которым она на свои деньги прикупила две защитные резинки (зеленую и розовую) и переплела их вместе, а Гретхен – часики с циферблатом в красно-сине-белую полоску и две защитные резинки, тоже зеленую и розовую. Каждый раз, после игр на свежем воздухе, девочки нюхали друг у друга ремешки от часов, пытаясь определить, чем они пахнут. Эбби казалось, что ее ремешок пах жимолостью и корицей, а ремешок Гретхен – гибискусом и розой, но Гретхен считала, что оба просто пахнут потом.

Гретхен больше шести раз ночевала в доме Эбби в Криксайде, и только тогда Эбби, наконец, разрешили переночивать у Гретхен. Ее дом стоял в Олд-Вилледж – шикарной части Маунт-Плезанта с величественными зданиями: те из домов, что не были оборудованы огромными дворами, располагались у воды. Если в Олд-Вилледж видели чернокожего человека, не являвшегося мистером Литтлом, местные останавливали свои Вольво и спрашивали, не заблудился ли он.

Эбби обожала ходить в гости к Гретхен. Их дом находился на Пьератес-Крузе, проселочной дороге в форме подковы: здесь дома были пронумерованы неправильно, а название улицы написано с ошибкой, ведь тут жили богачи, а они могли делать что угодно. Гретхен жила в доме номер восемь – огромном сером кубе, заднее окно которого представляло собой единый кусок стелка, занимавший два этажа, и выходило на Чарльстонскую гавань. Внутри стояла чистота, как в операционной – строгие прямые углы, гладкие поверхности, блеск стали и стекла, которое протирали два раза в день. Дом Гретхен единственный во всем Олд-Вилледже выглядел, будто его построили в двадцатом веке.

Ланги владели причалом, и Эбби с Гретхен там плавали (при условии, что на них были кроссовки, чтобы не порезаться об устриц). Миссис Ланг каждые две недели убиралась в комнате Гретхен и выбрасывала все, что считала ненужным. Одно из ее правил заключалось в том, что у Гретхен могло быть одновременно только шесть журналов и пять книг. «Прочитала? Значит, больше не нужно», – так звучал ее девиз.

Поэтому все книги, что Гретхен на свои (казалось, неограниченные) карманные деньги приобретала в «Б. Далтонс», доставались Эбби: «Навсегда…» Джуди Блум, которая, девочки были уверены, рассказывала именно про них (кроме порнушки в конце), «Иакова я возлюбил» (Эбби про себя думала, что она – Луиза, а Гретхен – Каролина), «Z – значит Захария» (после которой Гретхен снились кошмары про ядерную войну) и книги В. К. Эндрюс, которые девочки проносили в дом Лангов, спрятав в самом низу сумки Эбби: «Цветы на чердаке», «Лепестки на ветру», «Сквозь тернии» и самая шокирующая – «Моя милая Одрина», полная бесконечных сексуальных извращений.