***

Проснувшись в обед, Алиса доела остатки макарон и почувствовала себя не лучше, но явно спокойнее. Её взгляд мозолил рояль, который занимал половину всей однушки. Чёртов ящик с чёрно-белыми клавишами стоял как памятник погибшему. В груди накатило желание выкинуть его из окна. Женщина погладила его корпус и попыталась передвинуть, но колёсики у ножек были безжалостно спилены, а без них толкать инструмент без них бесполезно. Зазвенел телефон, а из него – знакомый тихий голос.

– Доброе утро. Как ты себя чувствуешь? – спросила Стелла.

– Легче. Спасибо за заботу.

– Скажи, если надо будет приехать и помочь.

– На самом деле, мне уже нужна твоя помощь. – Алиса качнула головой. – Я хочу избавиться от рояля, но не могу его сдвинуть.

– Может, лучше не стоит?

– Ты меня не послушала. Он мешает мне. Давит на череп. Я хочу сломать его и вымахнуть. И письма эти… Полный ящик.

Всё нужно.. в мусорку. Приезжай, пожалуйста.

– Я тебя очень прошу, не торопись и ничего не ломай. Я скоро приеду и заберу у тебя письма. Рояль придётся пока оставить, но я постараюсь избавить тебя от него побыстрее. Хорошо?

Алиса не отвечая положила трубку. В голосе собеседницы чувствовалась снисходительность, похожая на ту интонацию, когда мама объясняет маленькому ребёнку, почему нельзя то или другое.

Но слова знакомой пролетели мимо ушей. Замахнувшись, Алиса злобно треснула по корпусу рояля. На сухом лакированном дереве появилась трещина, а струны внутри корпуса колыхнулись и застонали, словно умоляли не делать им больно. Алиса ударила по клавишам кулаком со всей силы, и рояль ответил ей пронзительным визгом. Хрясь! От ударов руки побагровели, а с костяшек облезла шкурка. Заметив это, девушка натянуто улыбнулась и продолжила истязание бедного инструмента. Некоторые клавиши перестали нажиматься – сломались молоточковые механизмы. Клавиатурная крышка, и без того дышавшая на ладан, оторвалась и полетела в сторону.

Кто-то открыл своим ключом дверь. Это была Маккензи – вчера она нашла в ключнице запасные ключи и забрала их с собой. Актриса убежала с работы прямо в театральном гриме, чтобы помочь малознакомой жене своего любимого мёртвого человека – звучит как комедия, но таковой не является.

– Я же просила тебя не трогать рояль, Лис. За ним сегодня должны были приехать.

Закрыв лицо руками, Алиса сползла на пол и истерически рассмеялась в голос.

– Оно… Не продавай его, пожалуйста.

– Да кто ж его уже таким купит…

Стелла села на колени перед девушкой и положила ей руки на колени.

– Ты не хочешь пожить у меня?

– Зачем?

– Я не хочу оставлять тебя одну. Помочь тебе собрать вещи?

– Нет, мне хорошо здесь, – Алиса вытаращила огромные тёмные глаза, нахмурила брови и отползла в сторону.

– Тебе здесь не хорошо.

– Ты меня слышишь вообще? Никуда я не поеду.

– Алиса, пожалуйста. Буквально на пару дней.

– Я сказала нет. Не смей меня опекать. Ведёшь себя как… он.

На сером Алисином лице появился холодный гнев. Она словно приготовила всю свою сущь к тому, чтобы швырнуть в собеседницу вазой или чем-нибудь потяжелее. Почувствовав это, Стелла кивнула головой, взяла свою сумку и пошла к двери.

– Стой, – строгим голосом приказала хозяйка квартиры. – Откуда у тебя были ключи?

– Я взяла их на всякий случай.

– Ты украла ключи от моей квартиры?

– Получается, что так.

– Положи их на стол. И забери письма. Можешь читать, мне всë равно. Хоть что с ними делай, только уйди отсюда.

Большой деревянный ящик, доверху набитый письмами, посмотрел на Стель. Любая другая столь же хрупкая девушка вряд ли бы смогла утащить его сама. Но, стиснув зубы, она подняла его и вышла.

Осень лупила холодным ветром по лицу и норовила выбить письма из замëрзжих ручек. Красное пальто крутилось под ногами. Неуклюжая и растерянная девушка шла по улице. Миновав перекрёсток, она почувствовала усталость, и ей пришлось остановиться, присесть на ящик и передохнуть. Крепкая сигарета легла на губы и впитала в себя сочную красную помаду.

Мимо шли люди, люди, люди, а за ними глаза, глаза, глаза, глаза.

Глава 3. Свет.

Все сочинения Абердина остались с Стеллой в одной квартире – Алиса избавилась от них, как и от всех остальных вещей Лино. Спустя время до них дошли руки актрисы. Несколько папок, плотно набитых черновиками. Среди них было мало аккуратных, приведённых в форму нот – порой встречались даже салфетки и чеки, расчерченные от руки, на которых мужчина записывал отрывки. Приходя с работы, девушка садилась на балконе с чашкой кофе и аккуратно переписывала черновики в нотный блокнот.

Это было действительно занимательным делом. Со временем начала прослеживаться цепочка логики, которая преследовала пианиста. Чаще всего вдохновение посещало его далеко от дома – в транспорте, на обеде, в кабинете стоматолога. Почти всегда Муза была после полудня – она дама педантичная, как немка. Никогда не приходила на голодный желудок и по воскресеньям. Не реже трёх раз в неделю, но не чаще пяти.

“Абердин, ей богу, это даже лучше, чем дневник или мемуары – тут ты не можешь соврать” – про себя рассуждала Стель.

Нескоро у неё на руках появилась целая фонотека, упорядоченная по датам и жанрам. Здесь было всё неизданное, невошедшее в историю. Первой мыслью было явиться в издательство – пусть это услышит если не мир, то хотя бы город. В этом городе не звучало хорошей музыки так давно. Но сперва хотелось посоветоваться с Алисой – во-первых, она обладает посмертными правами, во-вторых, её мнение в данном вопросе явно далеко не последней важности.

Поднимаясь по лестнице, Маккензи чувствовала, как тяжелеют ноги, как непросто подниматься. Словно сам Бог стаскивает с тебя туфли и отговаривает туда идти.

Но всё, Бог, ты напрасно делаешь.

Тяжело сглотнув, девушка постучала. Никто не ответил, но дверь была открыта.

Пройдя внутрь, Стелла поняла, что внутри никого нет, но, очевидно, хозяйка покинула квартиру недавно и ненадолго – на плите грелся суп.

Рояль стоял в том же углу, одетый в чёрный чехол, как будто усопший в саване. За несколько недель он уже успел обрасти серой шубкой пыли. А комната приобрела вид куда свежее – оставался лишь флёр светлой грусти. На стенах теперь висели плакаты любимых фильмов, картинки с выставок и подвешенные сухие букеты.

Маккензи сняла покрывало, сложила ноты на пюпитр и открыла самый первую нотную запись, которую принесла в папке. Десять лет давности. Как будто копаешься в мыслях мертвеца – но тот человек умер гораздо раньше, чем это