— И это единственная причина, по которой вы не вместе? Ты так просто сдался? — Я резко поворачиваю голову в его сторону, смотрю на него с недоумением. — Ты слабак, что ли? Если бы у меня был шанс, я бы боролась за свою любовь до конца.

— И что же тебе, такой сильной, помешало бороться за свою любовь до конца? — чуть повышая голос, резко спрашивает он.

Я сникаю. Сердце больно сжимается в груди.

— У него ребёнок от другой женщины, и я не хочу быть причиной того, что маленькая девочка растёт без отца, — произношу с надрывом, наблюдая за реакцией Даниила.

— Ты связалась с женатым мужиком? — Его брови ползут вверх от удивления.

— Нет, конечно! Это долгая история, но мы не об этом. Если ты ее и в самом деле любишь и считаешь, что не сможешь встретить женщину, которая затмит твои чувства к ней, то борись за неё до конца, — горячо произношу я, пододвигаясь ближе к водительскому сиденью. Ловлю в зеркале заднего вида своё отражение. В глазах безумный огонёк, губы распухшие, щеки раскрасневшиеся, тушь потекла. — В конце концов, ты вырос ничего таким, думаю, у тебя есть шанс, — хмыкаю я, завершая свою напутственную речь, и с трудом удерживаю себя от того, чтобы не потянуться рукой к шее Дани и поправить воротник рубашки.

Кравцов лишь улыбается в ответ и качает головой.

— Я подумаю о твоих словах, Мила. Приехали, — притормаживает он рядом с моим домом. И в самом деле приехали. Быстро как-то.

— Доброй ночи, — вымученно улыбаюсь я, но сил покинуть салон автомобиля не нахожу. Ноги кажутся ватными, руки меня с трудом слушаются. Мне нужно ещё несколько секундочек на отдых. — Удивительно, что мы аж целых пятнадцать минут находились наедине и не убили друг друга. Похоже, десять лет пошли на пользу нашей взаимной «любви», — смеюсь я, пытаясь застегнуть пуговицы на шубке непослушными пальцами.

— Сам в шоке. Проводить тебя до двери? — внезапно спрашивает он, и я вскидываю на него подозрительный взгляд. — Волнуюсь, как бы ты не расшибла себе лоб на таких шпильках, — кивком указывает на мои ноги.

— Спасибо, но я сама смогу дойти. — У меня все же получается справиться с шубкой и даже покинуть салон автомобиля, вот только перед глазами все кружится и идти ровно оказывается безумно сложно.

Я не оглядываюсь, полностью сосредотачиваюсь на том, чтобы не сломать каблук. Боже, как же холодно на улице! И как бывает чертовски тяжело, оказывается, ходить на этих шпильках. Словно впервые туфли обула.

За моей спиной внезапно хлопает дверца. Пиликает сигнализация. Раздаются глухие шаги.

— Все-таки, Решетникова, придется тебе ещё немного потерпеть мою компанию. И позволить помочь тебе добраться не до подъезда, как предполагалось ранее, а до самой квартиры. Ты совсем плоха.

Он обнимает меня за талию, притягивая к себе. И снова меня окутывает запах его парфюма. И снова сердце стучит как сумасшедшее.

— Ты подозрительно любезен, Кравцов, и перестань наконец-то лапать меня, — возмущаюсь, но его руку с поясницы не убираю. И не потому, что мне приятны его прикосновения, нет, просто я и в самом деле боюсь упасть и прокатиться лицом об асфальт.

Когда мы входим в лифт, я наконец-то могу вдохнуть от облегчения. Прислоняюсь спиной к стене и чувствую блаженство. Хихикаю каким-то своим мыслям, летая в облаках. Потом перевожу взгляд на мужчину, прихожу в себя и вспоминаю, кто передо мной. Пытаюсь казаться собранной и серьезной. Хмурюсь, горделиво задрав кверху нос.

— Что? — вопросительно изгибаю бровь в ответ на то, что он смотрит на меня в упор, не отрываясь. — Нравлюсь?

И снова глупо хихикаю.

— Да вот думаю, когда ты уже наконец-то соизволишь нажать на свой этаж и мы поедем. Я ведь мысли читать не умею, не знаю номер твоей квартиры. — Кивком указывает на кнопочную панель, заставляя мои щеки полыхать от стыда.

— А, да, — Я нажимаю на седьмой этаж и полностью избегаю встречаться взглядом с Кравцовым.

Позор.

Это ж надо было десять лет не видеться, чтобы потом в один вечер выставить себя полной дурой.

И снова из моего рта вырывается это глупое хихиканье.

Я не контролирую это! Вообще!

Из лифта выхожу так стремительно, что врезаюсь в створки, которые еще не успели открыться до конца.

— Куда ты так спешишь, Решетникова? — летит в спину с насмешкой.

Я фыркаю, на ходу расстегиваю сумочку, пытаясь найти ключи от квартиры. Позади меня раздаются глухие шаги. Даниил следует по пятам.

Руки так дрожат, что связка падает на пол. Я понимаю, что если сейчас наклонюсь, чтобы поднять их, то просто свалюсь и уже не встану. Головокружение ведь никуда не ушло.

— Держи, Мил, — протягивает мне ключи Даня, — ты всегда такая рассеянная или это на тебя мое присутствие действует? — И снова смеется надо мной.

— Меня просто так тошнит от твоего парфюма, что не могу дождаться, когда ты исчезнешь, — произношу с раздражением, пытаясь попасть в замочную скважину, но тщетно. Этой ночью эта задача для меня невыполнима.

— Давай помогу, — тяжело вздыхает он, словно ему придется тащить по лестнице мешок с картошкой, а не провернуть три раза ключ в замке.

Я сдаюсь.

Он делает это ловкими движениями, я же засматриваюсь на его пальцы. Снова. А потом глупо хихикаю, представляя их в деле.

Кравцов распахивает передо мной дверь. Я не верю своему счастью. Как же хорошо дома! И туфли эти чертовы снять можно! Ох, ножки мои, ножки! Уже и шатает не так сильно.

Я щелкаю выключателем, стягиваю с себя шубку, поворачиваюсь, чтобы повесить ее в шкаф, и замираю, уткнувшись взглядом в мужчину, стоящего за порогом моей квартиры.

Он шарит по мне взглядом. Руки в карманах, не двигается, не решается без приглашения пересечь границу моего личного пространства. От него веет легкой растерянностью. Уверенный мужчина, который зажимал меня в танце, вдруг резко испарился, а на смену ему пришёл простой парень.

Несколько мгновений мы смотрим друг на друга, ничего не говоря. Потом уголки его губ нагло ползут вверх, и я вдруг понимаю, что он беззастенчиво пялится на мои ноги. Без того короткое платье задралось до неприличия, и я резко одергиваю его вниз. Мне бы с Даней попрощаться, поблагодарить, что подвёз, но я выпаливаю то, что удивляет даже меня:

— Может, по чашечке чаю?

Даня, кажется, от такой моей гостеприимности теряет дар речи. Молчит. Несколько раз моргает. Потом трет ладонью лицо, берет себя в руки, превращаясь в прежнего Кравцова.

— Только без яда, пожалуйста. — И переступает порог моей квартиры, закрывая за собой дверь.

Я и Даня одни в закрытом помещении. И я его не прогоняю. И даже не спешу язвить. Боже, сказал бы мне кто об этом даже день назад, я бы назвала его сумасшедшим и рассмеялась в лицо. Потому что это и в самом деле из разряда фантастики.