Мотыльки-светоносцы уже исчезли, значит, наступил самый темный предрассветный час.

– Привет, Шатун, – сказал кто-то смуглый и неимоверно широкоплечий, с руками, свисающими ниже колен.

На шее его, подвешенный на витом шнуре, болтался нож – точная копия того, каким был убил служивый.

– Привет, Змеиный Хвост, – спокойно ответил наш болотник. – Все ли хорошо в твоем Доме?

– Как всегда. Прости, что тебе пришлось так долго дожидаться нас.

– Ничего. Я не терпел здесь утеснений. Кто прислал тебя за мной?

– Прорицатели.

– Зачем я им понадобился?

– Там узнаешь. Это долгий разговор.

– Ты спешишь?

– Да, очень спешу. Скоро рассвет, и нас могут заметить. Бежать ты можешь?

– Не быстрее, чем дохлый крот.

– Хорошо, мы понесем тебя. Только сначала избавимся от этих слизней.

Не оборачиваясь, он сделал жест рукой, словно отгоняя назойливую муху. Трое молодцов, на ходу снимая ножи, двинулись к нам.

– Стойте! – Болотник тоже выхватил нож и приставил к собственному горлу. – Прежде чем причинить вред этим троим, вы справите поминки по мне.

– Выслушай меня. – Змеиный Хвост отступил на шаг и упер руки в бока. – В неволе мыкается немало наших братьев, но меня послали только за тобой. Ты думаешь, это ничего не стоило? Тридцать дней назад в путь тронулись пятьдесят лучших воинов. В Горелом Ходу у Вдовьей Развилки нас ждала засада, и дальше пришлось идти Старым ходом. А ведь ты знаешь, что такое Старый ход в эту пору года! Трое остались там, и твой племянник Харар Горлодер тоже. Мы дважды сражались с шестирукими, а всех стычек со служивыми я и не упомню. Грид Разумник сорвался в Прорву. Аргаса Силача унес косокрыл. Радан Безродный и три его сына не вернулись из дозора. Вчера погибли твои братья Краснослов и Точило. Сюда добралась только половина из нас. А ведь предстоит еще и обратная дорога. И ты хочешь погубить всех из-за этих сморчков! Посмотри на них, особенно на того, в портках! Это враги! Они недостойны твоего покровительства.

– Цена моих слов тебе известна. Поступай как знаешь, но я от своего не отступлюсь. Лучше всего, если нас отнесут обратно.

– Хорошо, – после краткого раздумья вымолвил Змеиный Хвост. – Пусть будет по-твоему. Умных советов ты никогда не слушал.

Он снова взмахнул рукой, но уже по-другому, как будто ловил что-то невидимое в воздухе. Нас сразу свалили с ног и ловко запутали в прочную, не очень густую сеть. (Если ею и ловят рыбу, то весьма крупную, успел подумать я.) Десятки сильных рук со всех сторон ухватились за сеть и вместе с грузом наших тел проворно потащили куда-то.

– Хочешь, я спою тебе самую лучшую свою поминальную песню? – прошептал Головастик. Голова его находилась где-то у меня под мышкой.

– Чуть попозже, – ответил я. – Думаю, еще не время.

Судя по стуку пяток, звонкому и отчетливому, как барабанная дробь, наши спасители (или палачи) бежали по ровняге – удобному, хорошо ухоженному тракту, проложенному по сельге – центральной и наиболее возвышенной части ветвяка. Однако вскоре темп движения изменился, шаги стали мягче и приглушеннее, по моему лицу начала хлестать мокрая шершавая зелень. Наш паланкин (не могу подобрать иного названия для этого странного экипажа) свернул на бездорожье, густо поросшее всякой растительной дрянью, в основной своей массе колючей, жгучей и прилипчивой. Мрак мало-помалу сменился тусклой полутьмой. Стало понятным, почему тела болотников показались мне вначале такими массивными – за спиной у каждого был приторочен большой, плотно упакованный мешок. Я уже мог рассмотреть мелькающие мимо кусты иглицы, спутанные, высохшие шары бродяжьей травы, причудливое переплетение яблочной лианы, бледные конусы сумчатого гриба, наплывы смолы, похожие на каменные утесы. Носильщики наши не обнаруживали никаких признаков усталости. Наоборот – бег их становился все легче. Вскоре я понял причину этого: наш путь шел под уклон, и уклон этот постепенно становился все круче. Лес редел, все чаще нам попадались корявые низкорослые деревца, похожие чем-то на карельскую березу, и хрупкие пористые столбы стосвечника. Потоки сизого тумана, обгоняя нас, скользили вниз по склону, который в скором времени грозил превратиться в обрыв. Болотники уже не бежали, а, цепляясь за кустарники, осторожно сползали по крутизне. Сейчас они не могли достаточно сильно растягивать сеть в стороны, и она (а главное – мы) волочилась по траве. Любой случайно оказавшийся на пути острый предмет мог распороть брюхо или выколоть глаз. Но еще более грозная опасность открывалась впереди – беспредельная мутная пустота, пропасть, дна которой достигают только мертвецы, чуждый и загадочный мир, имя которому – Прорва.

Перед нами в пелене тумана обозначилось что-то горизонтальное, массивное, далеко выступающее вперед.

Из дюжины служивых, охранявших это сооружение, лишь трое-четверо успели проснуться и задать стрекача. Да и то спастись сумел только один – самый ушлый, а может, просто поднаторелый в таких передрягах. Проворно скинув форменные трусы, он ящерицей сиганул сквозь кусты в чащобу. Остальные застряли, зацепившись за колючки, и стали легкой добычей болотников.

По гладким, струганым доскам нас дотащили до края помоста и, не выпутывая из сети, оставили там. Я уже успел догадаться, для чего предназначена эта похожая на трамплин конструкция. Именно отсюда сбрасывали в Прорву мертвецов и преступников. Короче говоря, эшафот и некрополь одновременно. Невеселое местечко, что и говорить!

Болотники между тем занялись непонятным делом: быстро нарезав длинных тонких жердей, они связывали их верхушками по три штуки и в том же месте крепили свои объемистые мешки. Затем одновременно – р-раз – каждый ухватился за свою жердь, и с десяток высоких треножников выросло на помосте. Мешки развернулись и огромными чулками упали вниз. Каждый из них покрывала еще сеть, точно такая же, в какой барахтались мы. Жаркие смоляные факелы один за другим вспыхивали под горловинами чулок, и те понемногу зашевелились, стали пухнуть и округляться.

Вскоре жерди за ненадобностью были разобраны и отброшены прочь. На свежем ветру покачивалась целая эскадрилья тугих, крутобоких монгольфьеров, с трудом удерживаемых на месте их хозяевами. Но вот, повинуясь безмолвной команде Змеиного Хвоста, двое первых болотников, увлекая баллон, побежали к краю помоста и смело прыгнули в бездну. В последний момент оба они успели вскочить в широкие кожаные петли, прикрепленные к сетке.

– Всякое случалось в моей жизни, – сдавленно пробормотал Головастик. – Но вот в Прорве летать еще не приходилось.

– Ради такого случая ты просто обязан сочинить новую песню, – посоветовал я.

– Сочинить ее я, может, и сочиню, – вздохнул Головастик, – только кто ее, кроме косокрылов, слушать будет?

К нам уже подбегали четыре болотника, и каждый тащил с собой непослушный, рвущийся из рук баллон.

Наш кокон, подхваченный за края, заскользил по настилу, провалился вниз и плавно поплыл вдоль покатой, ощетинившейся тысячей веток, перевитой гирляндами цветов и увешанной лохмотьями мха зеленой стены. Длинные, горизонтально торчащие побеги веретенника время от времени задевали оболочку шара. Постепенно ветер увлекал нас все дальше в сторону, но еще долго в белесой дымке угадывалось нечто неизмеримо огромное, заслоняющее чуть ли не половину видимого пространства.