Поэтому, когда мы втроём (Гесс, естественно, не позволил оставить себя дома), пройдя по снегу полсела, добрались наконец до дома Тулуповых, я буквально чесался во всех местах в предвкушении грядущей схватки. Страха не было, но сегодня мне предстояло разбираться с бесом один на один, без чьей-либо помощи или совета. Я вновь почувствовал себя на войне…

Дом был старый, ещё сталинской постройки, и проживали в нём три женщины. Невероятно древняя, худющая, краснощёкая бабка из породы «не дождётесь», полная хозяйка за шестьдесят с хвостиком, под сто пятьдесят здорового веса, и, так сказать, сама девица.

Её мы пока не видели, но остальные с поклонами приняли визит отца Пафнутия, руку не целовали, но крестились истово.

На меня поначалу никто внимания не обращал, кому я нужен. На Гесса обратили сразу.

– От же крокодил-то страшенный! Ишь как глазищами зыркает, аж жуть…

– А вы проходите ужо, батюшка! Согреться ли с дороги не желаете, ить каков мороз трещи-ит, а?

– Здоровья ради не возбраняется. – Перекрестясь, отец Пафнутий ещё в сенях принял рюмку водки для здоровья. Хряпнул от души, занюхав рукавом, и не поморщился.

Ну, если, по его же словам, весна наступит приблизительно только в конце мая, понятно, что мёрзнуть и простужаться тут категорически никому не улыбается.

– Хм, исключительно святого дела ради, но от не для ублажения грешной-то плоти.

– Закусить от огурчиком али салом бы? – подкатилась полная хозяйка с подносом.

– Довольно, не трапезничать от пришли, – важно ответил старец, огладив бороду, потом сбросил тулупчик мне на руки и, не разуваясь, попёрся прямо в дом. – Где ваша больная-то?

– В горнице девичьей, – быстренько перехватила инициативу старуха, подталкивая нас обоих в дом и кивая на левую половину. – Уважь от, батюшка Пафнутий, избави девчоночку-то невинную, убереги от нечистого…

– Нет, матушка, ужо от за меня паря мой пойдёт, Федорушка, – категорически удержал обеих женщин мой наставник. – Бесов-то прогонять – дело для молодых да резвых.

– А чегой-то монашек твой в чёрном весь? Чернец, чё ли?

– Гот, – буркнул отец Пафнутий.

– Энто кто, прости господи?! – на всякий случай перекрестилась бабка.

– Это неформальная субкультура, – попытался объясниться я. – Готика с латыни – это тайна, мистика…

– Себе на уме, стало быть. Да уж как молодёхонек он, поди, и опыта нету!

– Опыт – дело наживное, – отмахнулся батюшка.

– Ой, рази ж можно монаху-то к скромной девице в комнатку-то одному без присмотру заходить? Грех-то какой…

– Какой в том грех? Нет от никакого греха! Да и немолода девица уж, за третий десяток перешагнула.

– Тады, может, мы их с монашком твоим и того… – бодро воспрянула бабка, но отец Пафнутий был непреклонен:

– Федьку не дам, и не надейся! Не для того я ученику от знания тайные в башку-то вбиваю, чтоб он по сёлам ваших девок распечатывал. Тьфу на тебя, старая!

– А что ж я? Ить оно богоугодное ж дело…

– Даже помыслить не смей, прокляну!

– Ой, свят-свят…

– От то-то же. – Могучий старец мягко отклеил меня, от шока вжавшегося в стену, и подтолкнул к дверному проёму, занавешенному старенькой ситцевой тканью. – Иди ужо, паря, не робей. На помощь от не зови, сам управляйся.

– А если эта девушка… ну, сама на меня?..

– Тады зови, одному-то тебе нипочём не отбиться!

Ободрённый этим напутствием, я откинул занавеску и, образно выражаясь, шагнул в опасное царство Цирцеи, пахнущее женским теплом, малиной, хлебом и северными травами.

В маленькой комнатке с одним окном и полом, застеленным домоткаными дорожками, скромно потупив очи, сидела на кровати рослая девушка. Старше меня лет на десять или больше, с толстой косой, широким лицом и почему-то в одной ночной сорочке длиной почти до пят.

Последнее меня немножко смутило. Обета безбрачия я не давал, не монах же, а всего лишь послушник, но всё равно ради изгнания бесов раздеваться в принципе необязательно.

Я мягко выдохнул, всё равно начинать как-то надо, попробуем расположить пациентку.

Тьфу, идиотская во всех смыслах фраза!

Попробую ещё раз и покороче.

– Добрый вечер, э-э… Прасковья?

– Агась, – тихо ответила она.

– А я Фёдор, послушник, ученик отца Пафнутия. Он просил… ну, вы в курсе, да?

– Агась.

– Значит, сейчас мы… – Я сбился, совершенно не зная, как действовать дальше.

Врачам проще, их всё-таки учат разговаривать с пациентом, но меня-то учили совершенно другому. Однако приступать к изгнанию беса всё равно надо. Вот только эта тонкая женская рубаха с вышивкой на голое тело меня явно отвлекала…

– Вам не холодно?

– Агась?

– Ну в смысле, может, накинете чего? – беспомощно пролепетал я и сдался под её удивлённым взглядом. – Понимаете, мне нужно вас осмотреть, чтобы понять причину вашего, этого… Типа как доктору, не совсем, но…

– Агась! – радостно откликнулась немногословная девица, резво встала на пол и одним махом стянула сорочку через голову.

Мне в лицо ударило таким настоявшимся жаром, что я чуть не упал.

Кое-как сумев выровнять дыхание и волевым усилием приглушить грохот собственного сердца, я сунул руку в сумку, достал Псалтырь, полбутылки водки, церковную свечу и спички. Вроде бы ничего не забыл? Ну, нет так нет, справимся чем бог послал.

Сначала я молча перекрестился, потом храбро выпил из горла, зажёг свечу и, красноречивым жестом заткнув рвущееся из уст Прасковьи «агась?», быстро начал читать вслух:

– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… И ныне и присно и во веки веков…

«Аминь» сказать не успел, потому что буквально в то же мгновение откуда-то из-под колена девушки материализовался крохотный огненно-рыжий бесёнок, побежал по её бедру, уселся на плече и, свесив ножки, показал мне язык.

– Ах ты ж, сволочь мелкая…

Если вы помните, то рыжих бесов похоти отваживают матом, но этот был столь нагл и бесцеремонен, что я невольно замахнулся на него Священным Писанием. Невинная Прасковья сдуру радостно взвизгнула, из-за занавески мгновенно вынырнули её мамаша со своей мамашей, любопытный доберман, а вслед раздался крик отца Пафнутия:

– Дак то не рыжий бес, дубина, то оранжевый! У его цель-то иная, его от и бить не…

Поздно. Я попал, с размаху прихлопнув оборзевшего бесёнка тяжёлой книгой прямо на левом обнажённом плече перезрелой девицы Тулуповой…

Сама она от моего удара даже не пошатнулась, стоя как мраморная греческая кариатида, а вот в комнатке резко потемнело, после чего неожиданная вспышка света резанула по глазам…