их сейчас, был тем самым мальчиком, который заводил их в последний раз, или что женщина, которая купила их на Часовой улице, умерла. Ты следишь за тем, что я говорю, Рог?

— Думаю, что да, патера.

— Просветление — то же самое для всего витка. Время останавливается для всех остальных. Но ты находишься вне времени, и с тобой разговаривает бог. Для меня этим богом стал Внешний. Не думаю, что я сказал много о нем, когда говорил в палестре, но в будущем я буду говорить о нем очень много. Сегодня в полдень майтера Мята сказала мне кое-что такое, что останется со мной навсегда. Она сказала, что Внешний не похож на других богов, тех, которые заседают в Главном Компьютере; что никто, кроме него, не знает, что у него на уме. Майтера Мята — не только очень скромная женщина, но и очень мудрая. Я не должен забывать это, иначе первое не даст мне увидеть второе.

— Хорош дев!

— Да, и огромная доброта. Скромность и чистота.

— Просветление, — сказал Рог. — Твое, патера, я хочу сказать. Это из-за него кое-кто пишет на стенах: «Шелка в кальде»?

Шелк щелкнул пальцами:

— Как хорошо, что ты это упомянул — я собирался спросить тебя об этом. Я же знал, что кое-что забыл. Кто-то написал «Шелка в кальде» мелом на стене; я видел это по дороге домой. Это ты?

Рог покачал головой.

— Или один из других мальчиков?

— Не думаю, патера, что это сделал один из нас, мальчишек. Надпись есть в двух местах. На лавке с дешевыми платьями и на Шляпной улице, на стене того дома, в котором живет Хлопчатник. Я видел обе, и они находятся достаточно высоко. Я мог бы написать ее, ни на что не вставая, и Саранча мог бы, но он говорит, что нет.

Шелк кивнул себе:

— Тогда я думаю, что ты прав, Рог. Это из-за просветления. Или, скорее, из-за того, что я кому-то рассказал об этом и меня подслушали. Я рассказал нескольким людям, включая тебя, и, возможно, не должен был.

— А на что это похоже, патера? Кроме того, что все остановилось, как ты сказал.

Часы тикали на камине, и Шелк молча сидел, в сотый раз обдумывая переживание, которое к этому времени он так часто прокручивал в голове, что оно стало похожим на сглаженный водой камень, отполированный и плоский.

— В тот момент я узнал все, что когда-нибудь доподлинно должен был узнать, — наконец сказал он. — На самом деле я ошибся, называя это моментом — я находился вне времени. Но, Рог, — он улыбнулся, — сейчас я внутри времени, как и ты. И, как оказалось, мне требуется время, чтобы осмыслить все, что мне сказали в тот момент, который вовсе не момент. И время, чтобы переварить это. Я ясно выразился?

— Да, как мне кажется, — неуверенно кивнул бедный Рог.

— Тогда, может быть, достаточно хорошо. — Шелк опять замолчал, запутавшись в мыслях. — Вот одна деталь, которую я узнал — я должен оставаться учителем. Внешний попросил у меня только одного — спасти наш мантейон. Но он хочет, чтобы я сделал это, как учитель.

Есть много призваний, Рог, и величайшему из них можно только поклоняться. И оно не мое; мое — учить, и учитель должен действовать так же хорошо, как и думать. Старик с удивительной ногой, которого я встретил сегодня вечером — учитель; и тем не менее он весь в движении, весь в действии, такой старый, и к тому же одноногий. Он учит сражаться на мечах. Почему, как ты думаешь, он такой, какой он есть? Весь в действии?

Глаза Рога засияли.

— Не знаю, патера. Почему?

— Во время сражения на мечах — и тем более на азотах — нет времени на размышления; таким образом, умение полностью отдаться действию — часть того, чему он должен научить. А теперь слушай внимательно. Он непрерывно думает. Ты понял? Даже во время боя на мечах, полностью в действии, он учит других тому типу фехтования, который требуется. Старик должен думать не только о том, чтобы научить сражаться, но и как научить этому наилучшим образом.

Рог кивнул:

— Я думаю, что понял, патера.

— Точно так же, Рог, ты должен думать о том, как подражать мне. Не просто о том, что мне можно подражать, но о том, что ты говоришь, подражая. В то время, как ты делаешь это. А сейчас иди домой.

Орев хлопнул здоровым крылом.

— Мудр муж!

— Спасибо тебе. Иди, Рог. Если Орев захочет пойти с тобой, можешь его взять.

— Патера?

Шелк встал, как и Рог.

— Да, что еще?

— Ты собираешься научиться владеть мечом?

Какое-то мгновение Шелк обдумывал ответ.

— Есть более важные вещи, которые надо выучить, Рог. Например, с кем сражаться. Другая — хранить тайны. Быть таким, кто держит в тайне то, что ему доверили, и не открывает их тем, кому нельзя доверять. Конечно, ты это понимаешь.

— Да, патера.

— От любого хорошего учителя можно почерпнуть не только знания о предмете, который он преподает. Скажи своим родителям, что я задержал тебя почти до ночи не для того, чтобы наказать тебя, но из-за небрежности, за которую я извиняюсь.

— Нет идти! — Яростно махая крылом, Орев наполовину слетел, наполовину упал с плеча Рога на высокую спинку стула, обитого тканью. — Птица здесь!

Рука Рога уже лежала на задвижке.

— Я скажу им, что мы просто разговаривали, патера. Скажу, что ты рассказывал мне о Внешнем и еще много о чем. Скажу правду.

— Прощай! Прощай, мальчик! — каркнул Орев.

— Ты, глупая птица, — сказал Шелк, когда за Рогом закрылась дверь. — Что ты узнал из всего этого? Возможно, несколько новых слов, которые ты будешь неправильно употреблять.

— Бог путь!

— О, да. Теперь ты очень умный. — Хотя повязка была еще теплой, Шелк снял ее, ударил ей по подушечке и обернул вокруг предплечья поверх марлевой повязки.

— Муж бог. Мой бог.

— Заткнись, — устало сказал Ореву его бог.

* * *

Он сунул руку в стекло, и там ее поцеловала Киприда. Ее губы были холодны, как смерть, но это была смерть, которую он поначалу приветствовал. Постепенно он все больше пугался и сражался, пытаясь вырваться, но Киприда не отпускала его. В отчаянии он позвал Рога, но ни один звук не вылетел из его рта. Селлариум Орхидеи оказался в доме авгура, и это совсем не казалось странным; в камине стонал дикий ветер. Он вспомнил, что Гагарка предсказал такой ветер, и попытался восстановить в памяти слова Гагарки о том,