— Тогда чего слезы льешь?

— Ну… так.

— Хорошенькое «так», аж в купе слышно! Из-под одеяла пришлось вылазить, чтоб ты знала. Я даже читать не смогла.

— И-извини.

Таня хмыкнула: девчонка по-прежнему сидела на полу. Узкие плечи, тонкая шея, смуглые руки-веточки…

Жалкое зрелище!

К тому же девчонка при падении потеряла правую кроссовку. Узкая ступня с горошинами пальцев выглядела совсем детской. Белая кроссовка, на Танин взгляд, минимум сорок пятого размера, а девчонка носила хорошо если тридцать шестой.

— Чьи монстры? — Таня отфутболила потерянную обувь ближе к владелице.

— Мои.

— Купила на вырост?

Девчонка на насмешку не отреагировала. Не расшнуровывая кроссовку, сунула в нее босую ногу и застыла, опустив ресницы, будто и нет рядом никого.

Таня задумчиво рассматривала незнакомку, не зная, что делать. Конечно, проще плюнуть на все и уйти. Ее ждет теплая постель, уютная лампочка над изголовьем и более или менее интересная книга. К чему чужие проблемы?

Однако она, что называется, кожей чувствовала: у девчонки неприятности. И вряд ли есть к кому обратиться за помощью, иначе это чучело не мучилось бы в чужих кроссовках не по размеру и не ревело ночами в коридоре скорого поезда.

Таня тяжело вздохнула, жалея себя. К счастью, она тогда не представляла, какой хомут собирается повесить на собственную шею!

Относительно безоблачное школьное детство осталось за плечами всего два месяца назад. Мир взрослых еще не стал своим. Сверстнице, попавшей в беду, полагалось помочь.

Таня смерила взглядом красную ковровую дорожку сомнительной чистоты и села рядом с новой знакомой. Поерзала, устраиваясь удобнее, и угрюмо буркнула, пихая девчонку локтем в бок:

— Рассказывай, чего уж теперь…

— Лучше б я тогда детектив дочитала! — с досадой пробормотала Таня, вспоминая, насколько осложнилась жизнь с той теплой августовской ночи.

Еще бы. На руках — а Тане самой едва исполнилось семнадцать! — оказалась беременная сверстница, голодная, грязная и несчастная. Ни родственников, ни крыши над головой, ни копейки в кармане — ничего. К тому же с кучей самых глупых комплексов и предрассудков.

Таня рвалась помочь, а несуразная девчонка молчала как партизан, любое слово нужно было клещами вытягивать.

Таня в тот вечер только и узнала: новую знакомую насильно хотели выдать замуж. А чтоб не противилась, будущий муж выкрал заранее да ребенком наградил.

Таня до сих пор не понимала: с чего этот тип взял, что малыш привяжет к нему Саулешку? Обычаи обычаями, менталитет менталитетом, но девчонка-то русская, пусть и прожила в Казахстане всю жизнь. Правда, имя…

Таня фыркнула: такое имечко в дурном сне не приснится. Надо же — Сауле Александровна Ковалева! Причем ударение непременно на последнем слоге.

Дикое сочетание!

Совсем ни к чему к такому имени русское отчество.

Правда, у казахов, как уверяла Саулешка, нет отчеств, а ее имя — чисто казахское, бабушка наградила. Таня, например, впервые такое слышала.

Отчеств у казахов нет, зато у них есть емшан — полынь, кажется. Саулешка о степных запахах Тане все уши прожужжала. Якобы русскому человеку в изгнании горстка родной земли душу греет, а вот казаху — ломкий пучок степной полыни да колобок курта — это сыр из овечьего молока — со следами женских пальцев, слепивших его.

Еще в Саулешкином любимом Казахстане есть мертвые просоленные земли, где даже верблюжья колючка растет неохотно. Есть Птичья дорога — это казахи так Млечный Путь называют. И есть Пастуший кол вместо Полярной звезды.

Саулешка искренне считала, что казахские названия удачнее. Мол, Пастуший кол, он всегда на месте, как и эта звезда, а лошади, к нему привязанные, вокруг ходят.

А вдоль Птичьей дороги осенью трубы поют, она вся высветляется, почти стелется над степью — это журавли улетают на чужбину.

Странная Саулешка!

Не от мира сего.

Вечные у нее фантазии. То ли спит, то ли живет.

Узкое смуглое лицо, высокие скулы, пухлые по-детски губы, круглый подбородок. Глазищи отстраненные, нездешние, чистые-чистые, незнающие, невинные, как у годовалого ребенка. Тонкие темные брови вразлет…

И как это Саулешка решилась сбежать от своего… э-э… будущего мужа и поменять золотые серьги — материнский подарок все-таки! — на место в купе? Надо же — сумела уговорить суровую проводницу взять ее до Москвы!

Или… рта по своей привычке не открывала, не откровенничала, все дело в золоте?

Ведь Саулешка невероятная трусиха. Всего и всех боится. На тень со стороны похожа, сразу и не заметить. Одета по-старушечьи — хоть кол на голове теши! — и глазки вечно долу. От всех мужчин старше тринадцати и младше семидесяти шарахается, будто они вот-вот ее проглотят. Никак понять не может — это не Южный Казахстан, тут другое отношение к женщине, вообще все по-другому.

Идти никуда не хотелось. Тучи немного разошлись, вынырнувшее солнце приятно пригревало, и Таня расслабленно откинулась на спинку скамьи.

Почему-то вспомнилось, как выправляла беременной Саулешке российское гражданство. Сейчас Таня удивлялась собственной изворотливости.

Как у нее, совсем девчонки, хватило терпения и настойчивости пройти весь сложный путь до конца?! Толкаться в коридорах ОВИРа, просительно заглядывая в глаза таким же страдальцам, и выспрашивать у них все тонкости оформления документов? Высиживать перед равнодушными чиновниками, отмечая в тысячный раз — какую именно справку еще требуется выправить?

Таня грустно усмехнулась: в конце концов проблему решил фиктивный брак. Она еле уговорила на него своего дальнего родственника: сын папиного троюродного брата — это ж не совсем чужой?

Нечаянной Таниной жертвой оказался Женька Колыванов. Он тогда только-только окончил Московский университет. Отслужил год в армии и ломал голову, чем заняться. Планов полно, а вот средств для реализации…

Если честно, последние три курса Женька не столько учился — но не вылетел же! — сколько зарабатывал деньги на будущий бизнес. Двадцати четырех часов в сутках не хватало, спал Женька урывками, исключительно в метро и автобусах. Зато кое-какой начальный капитал — по его словам, сущие гроши! — все-таки заработал.

Татьяна явилась к Женьке очень не вовремя, ему, как всегда, не хватало времени. Евгений Колыванов, будущий бизнесмен и глава фирмы, той осенью носился по городу как ошпаренный, оформляя многочисленные бумаги и заключая договора.

Причем работать приходилось одному. Чаще — ночами, больше в маленьком офисе — Женька снял под него однокомнатную квартиру в центре города — никого не было. Завтраки, обеды и ужины стали непозволительной роскошью, Женька просто забывал поесть. От него половина осталась, как уверяла встревоженная мать, но Женька лишь смеялся — такая жизнь ему нравилась.