Меня лечили. Прошлым утром в келью приходил очень необычный человек. В красном балахоне, худощавый и сутулый. С обязательным солнцем на рукавах. Длинные седые волосы гладко зачесаны назад и собраны в хвост, который скреплен заколкой с каким-то большим камнем, издали похожим на рубин. В руках небольшой жезл. Явно магический. Седой произнес несколько быстрых слов, и жезл начал излучать теплый оранжевый свет. Он попадал на мою кожу, и я видел, как потихоньку разглаживаются и сходят рубцы от ожогов, опадают струпья. От этого света по телу прокатывали волны приятной дрожи.

— Йен, ты меня слышишь? — Мой врач взял табурет и сел у постели.

Я кивнул, пытался что-то прохрипеть, но связки тоже обожжены. Накатывал новый приступ боли, которую я стоически терпел.

— Олаф, скотина, где ты там шляешься?! — громко крикнул седой в сторону двери.

В келью вошел горбун, низко поклонился седому.

— Лекарства, что я оставил, давал?

— Да, ваша милость. — Олаф мял в руках серую накидку, на которой была вышита какая-то птица с хищным клювом. Стоило мне остановить на ней взгляд, как память Йена проснулась и подсказала, что это каргач — птица с герба Тиссенов. Местный аналог ястреба или коршуна.

— Послушай меня, Йен. — Маг осторожно положил руку мне на плечо. Я поморщился, но стерпел. — Ритуал прошел не так, как мы ожидали. Стихия Огня вышла из-под контроля и выжгла твой источник силы.

Старик тяжело вздохнул и отвел взгляд в сторону.

— Ты теперь пустышка. Человек без дара. Понимаешь?

Я еще раз кивнул. Пустышка так пустышка. У меня тут посерьезнее проблемы. Возродился в чужом теле, обгоревший, весь в струпьях. От боли чуть не сошел с ума. Это странно, но случившееся переселение душ меня совершенно не трогало. Как будто я на наркотиках и скоро все эти галлюцинации пройдут.

— Мы думали, ты умрешь… — Седой маг щелчком погасил жезл, встал, подошел к окну. — После таких магических ожогов даже большое исцеление магистра на тебя не подействовало. Он, кстати, уже написал твоему отцу о случившемся…

Олаф вздрогнул. Я удивленно взглянул на сморщившееся лицо горбуна. Отец… Какие-то образы мелькали перед глазами. Крупный мускулистый мужчина с резкими чертами лица. Пучеглазый. И это князь Тиссен?

— Я пойду. — Маг набросил поверх хламиды серую накидку. — Завтра зайду снова.

За седым закрылась дверь, Олаф налил в кружку какого-то варева. Дал мне выпить.

— Придет он… Чуть побыл и уже убежал, — ворчал горбун, бережно вытирая мой рог сухой тряпкой. Варево придало мне сил, и я вспомнил имя старика: Эримус. Маг Огня. Наставник Йена. Значит, теперь и мой тоже.

Эта попытка отняла у меня последние силы, и я провалился в сон.

Просыпаюсь ночью — и опять вижу две луны. Какие же тут должны быть приливы при таких спутниках?

Боль есть, но она сейчас умеренная, пульсирующая. Рядом на полу храпит Олаф. Я стараюсь лежать тихо, не двигаясь. Стоит пошевелиться — и слуга тут же проснется. У него очень чуткий слух. А ему еще весь день за мной ухаживать. Я копаюсь в памяти и понимаю, что сейчас знаю об Олафе больше, чем о ком-либо другом.

Горбун родился в Восточном Эскеле, в семье обедневших дворян. Выполнял тайные задания князя, потом что-то случилось и он сбежал к соседям-западникам. Альбрехт Тиссен взял его на службу. После страшного ранения, полученного в сражении с костяными гончими — м-да, а жизнь тут веселая идет, — сильный и крепкий воин в одночасье превратился в немощного калеку. Сломанную спину маги-лекари вылечили. Но не до конца. Покалеченного воина оставили в замке и даже дали работу — приставили к малолетнему княжичу нянькой, приказав обучить мальчика воинскому ремеслу. С тех пор Олаф неразлучен с Йеном. Научил фехтованию и стрельбе из лука, правильно держаться в седле. Семь лет учебы и упорных тренировок. И когда семья узнала, что у Йена просыпается дар, на остров Всех Святых в Орден Огня с ним отправили именно Олафа.

Мои мысли перескакивают на семью Йена. Пока все в тумане. Князя Тиссена я помню. А кто моя, то есть Йена, мать? Лишь расплывчатый образ, как на картине — невысокая женщина в зеленом охотничьем костюме. Стоит, положив руку на локоть отца. Старший княжич Ульрих, брат Йена. Мой брат. Высокий лоб, упрямый мощный подбородок… Можно даже было бы назвать его красивым, если бы не холодное, надменное выражение лица. Старший брат весь в отца — спеси и жестокости в наследнике князя на двоих хватит, а то и на пятерых. Впрочем, жестокость и спесь — это фамильная черта всех членов княжеского рода. И не только законных. Уж сколько Йен натерпелся от княжеских бастардов, живущих под одной крышей с законными наследниками. Наглые, постоянно грызущиеся между собой как свора злобных собак, старающихся завоевать расположение своего хозяина. Да только одного не понимают глупые щенки — князь их держит в замке не по доброте душевной, этого слова он и не знает вовсе, а для того, чтобы они все были у него на глазах.

Мои раскопки памяти Йена прерывает какая-то мелькнувшая за окном неясная тень, на миг закрывшая от меня свет двух лун. А через мгновенье в распахнутое окно заглядывает чье-то лицо, скрытое темным капюшоном. За спиной незнакомца торчит рукоять меча, и лишь его глаза блестят во тьме. Я тихонько пинаю ногой Олафа. Надо отдать должное воину: горбун тут же просыпается, тихо сжимает мою ногу, но не перестает громко храпеть. Потом я вижу, как через подоконник рывком на перекате заскакивает незнакомец. Причем умудряется сделать это практически бесшумно. И так же бесшумно рвет из ножен свой меч, края которого алеют в темноте кроваво-красным. Его замах прерывается ловким ударом Олафа, который одной рукой снизу всаживает ему в пах кривой нож, а другой отталкивает прочь.

— Тревога! — сиреной ревет горбун, закрывая меня собой.

Убийца, завизжав, роняет меч на пол, хватается обеими руками за рукоять ножа и с силой вырывает его из себя! Разворачивается и пытается рыбкой сигануть обратно в окно. Движения его настолько быстры, что выглядят смазанными, просто какая-то нечеловеческая скорость! И прыжок отличный. Но горбун и тут не подводит. Бросается вперед, успевая схватить человека за ноги. Они оба валятся на пол и начинают бороться. Вот тут в свете двух лун я и вижу, что напавший на нас вовсе не человек. Во время борьбы черный капюшон слетает с его головы, и под ним обнаруживается мертвенно-бледное лицо с оскаленным ртом и торчащими из него длинными клыками, которыми это жуткое существо тянется к шее горбуна. И главное, на нем нет крови! Хотя после такой раны она точно должна быть.

Олаф, рыча от натуги, держит убийцу за шею, но силы явно неравны. Несмотря на рану, напавший очень и очень силен. Кажется, что эта рана в паху даже не беспокоит его, а вот Олаф уже начинает сдавать.

Я сваливаюсь кулем с кровати и, чуть не плача от скрутившей меня боли, ползу к валяющемуся на полу светящемуся мечу убийцы. Хватаю рукой изогнутый клинок, которым можно одновременно и рубить и колоть. Ладонь пронзает острая боль, и она становится липкой от крови, сочащейся из лопнувших волдырей. Воя от боли, привстаю на колено и со всей силы втыкаю клинок в спину твари. Очень вовремя! Убийца уже прижал руки Олафа к полу и был готов порвать клыками его горло.