— Вы можете присвоить мне любое имя, какое вам по душе! Но только, умоляю, развлеките, позабавьте меня; все эти лощеные людишки до того скучны — сдохнуть можно от тоски! — воскликнула она, схватив со шведского стола два бокала шампанского. — Я здесь только для того, чтобы застраховать себя от убогой жизни! — объявила она и залпом осушила один из бокалов, уставившись на меня слегка ненормальными глазами.

Я было потянулся ко второму бокалу, наивно думая, что он предназначен мне, но она и его лихо опрокинула себе в рот, после чего смерила меня взглядом и, вытирая подбородок, заключила с дерзкой усмешкой:

— По-моему, вы самый подходящий кандидат в этом мрачном сборище!

Благоразумие должно было подсказать мне, что от этой психопатки нужно бежать, бежать без оглядки. В принципе, я и не должен был с ней встретиться.

Но в честь открытия моего десятого гаража мой банкир пригласил меня на Лазурный Берег, в свой палаццо, где он устроил двухдневную тусовку, неизвестно почему названную «уик-энд удачи». Это было нечто вроде коллоквиума для молодых перспективных бизнесменов. Мероприятие с этим дурацким названием собрало довольно унылую компанию деятелей, коим надлежало участвовать во всевозможных семинарах, руководимых дряхлыми учеными мокрицами с морщинистыми лицами, измученными статистикой и прочей полезной ерундистикой. Я с детства привык убивать время, фантазируя, и теперь развлекал товарищей по семинару и их супруг своими вымышленными биографиями. Так, на вчерашнем ужине, как только подали закуски, я выдал присутствующим историю о своем родстве с неким венгерским князем, чей дальний предок водил знакомство с графом Дракулой:

— Не верьте тому, что о нем болтают! Этот человек был наделен редкостной учтивостью и тонкостью чувств! У меня есть письменные свидетельства того, что несчастный стал жертвой возмутительной клеветнической кампании и низкой зависти.

В такой ситуации главное — игнорировать иронические взгляды скептиков и обращаться к наиболее легковерным гостям. А зацепив самого наивного из всех, обрушить на него массу в высшей степени правдоподобных деталей, чтобы вызвать ответную реакцию, достойную этого вранья. Та к вот, тем вечером моей жертвой стала супруга винодела из Бордо, которая усердно кивала при каждом моем слове и наконец объявила:

— Ну вот, я так и знала, что эта история шита белыми нитками, слишком уж она чудовищна, чтобы быть правдой!

Муж поддакнул ей и вовлек в дискуссию всех сидевших за столом, так что последующая беседа вертелась исключительно вокруг этого сюжета. Каждый давал свою оценку событиям, высказывал сомнения, которые якобы всегда его мучили, горячо убеждал других в своей правоте, дополнял мое вранье собственными комментариями, — словом, к концу ужина никто уже не смел признаться, что когда-нибудь хоть на миг поверил истории — между прочим, подлинной! — Дракулы, графа-колосажателя[10]. На следующий день, за обедом, опьяненный вчерашним успехом, я пустился на новые измышления перед новыми подопытными. На сей раз я представился сыном богатого американского промышленника, владельца автомобильных заводов в Детройте, и рассказал, что мое детство прошло в цехах, под грохот станков. Свою выдумку я украсил рассказом о глубоком аутизме, который поразил меня немотой, продолжавшейся до семилетнего возраста. Нет ничего слаще, чем трогать чувствительные сердца подобными упражнениями в мифомании.

— И каким же было ваше первое слово? — взволнованно спросила моя соседка по столу, забыв об остывающем морском языке на своей тарелке.

— Шина! — ответил я с полной серьезностью.

— Шина?! — повторили хором мои сотрапезники.

— Да, шина, — подтвердил я, — трудно поверить, не правда ли?

— Ах, так вот почему вы занялись гаражами! Нет, все-таки судьба есть судьба, ее не обойдешь! — восхищенно промолвила моя соседка, даже не заметив, что ее невредимый морской язык уплыл на тарелке обратно в кухню.

Продолжение обеда было полностью посвящено чудесам, которые дарит нам жизнь, жребию каждого из нас, грузу наследственности, тяготеющей над всеми нами, а я тем временем смаковал коньяк с миндалем, упиваясь шальной, эгоистической радостью фантазера, добившегося хоть короткого, но фурора с помощью историй — якобы достоверных, а на самом деле в высшей степени эфемерных.

Я уже собирался откланяться, пока мои безумные вымыслы не привели к конфронтации с гостями, толпившимися вокруг бассейна — традиционного места наших сборищ, — как вдруг перед нами закружилась в танце молодая женщина в белом воздушном платье, с перьями на голове. Ее глаза были закрыты, левая рука с поднятым локтем и поникшей кистью, затянутой в перчатку, держала длинную, тонкую, незажженную сигарету, а правая играла с белой льняной шалью, которую резкие взмахи уподобляли живому танцующему партнеру. Я был зачарован грациозными изгибами ее тела, мерными поворотами головы, заставлявшими колебаться пышный эгрет, этот странный султан, бесшумно реявший над ней. Ее танец, где чередовались, повинуясь ритму, плавные движения лебедя и хищное проворство ястреба, привел меня в такое изумление, что я застыл на месте как идиот, вытаращив глаза и разинув рот.

Сперва я решил, что это наемная танцовщица, заказанная банком для развлечения публики, — верный способ расшевелить всех этих зануд и внести оживление в смертельно скучный коктейль. Я смотрел на эту помесь кокотки из «безумных лет» и шайенны, одурманенной пейотлем[11], которая порхала от группы к группе, принимая рискованные соблазнительные позы, заставлявшие мужчин краснеть от вожделения, а женщин — зеленеть от унижения. Она хватала за руку то одного, то другого гостя, не спрашивая согласия, с минуту кружила его в танце и возвращала назад, к его убогой семейной жизни. Не помню, сколько времени я простоял там, под навесом из листвы, в оцепенении, затягиваясь трубкой и машинально осушая бокал за бокалом, которые услужливым хороводом подносили мне официанты в ливреях. Но помню, что был уже порядком навеселе, когда ее взгляд встретился с моим, робким и, вероятно, остекленевшим. Зато ее нежно-зеленые глаза были достаточно широко открыты и ясны; в них бесследно растаяла вся моя напускная оригинальность, после чего меня хватило лишь на позорную банальность в виде вопроса:

— Как вас зовут?

— У меня дома, над камином, висит портрет красивого прусского кавалериста, и, представьте себе, вы причесаны точь-в-точь как он! Я знакома с целым светом и могу вас заверить, что после войны такую прическу никто больше не носит. Как это вы ухитряетесь стричься тем же манером спустя столько лет — ведь Пруссии давно уже нет!