– Ага. Понятно, – промямлила я, мечтая сквозь землю провалиться. И желательно поглубже.

Он рассмеялся, с удовольствием наблюдая за моей реакцией и лицом, медленно превращающимся в красный помидор. И тут, когда глаза окончательно привыкли к полумраку гостиной, а сердце перестало бешено колотиться, я заметила, что он не намного старше меня, хотя значительно выше и заметно шире в плечах. Он чем-то смахивал на английского принца Гарри: румянец на щеках и насмешливые глаза. Клянусь, уже через три минуты после нашего знакомства я не могла понять, как меня угораздило принять его за грабителя. «Да я просто чокнутая истеричка, наверно, в этом все дело».

– Лика, – представилась я. – Хельга Адольфовна – мой репетитор по немецкому.

– Я знаю, – сказал он, взял мою куртку и сунул ее в шкаф.

– А что с ней? Это серьезно? Я, наверно, тогда… пойду, – залепетала я, провожая взглядом одежду, только что скрывшуюся за лакированной дверцей.

– Да ничего серьезного. Я позанимаюсь с тобой, никаких проблем, – сказал он и повел меня в кабинет.

* * *

Я провела в гостях у Стефана целый день и даже не заметила, как стемнело. Он решил проводить меня до такси, когда я наконец собралась домой. А под козырьком подъезда неожиданно взял меня за руку и спросил:

– Что ты делаешь завтра?

Парней, с которыми я целовалась, можно было пересчитать на пальцах одной руки. И чаще всего их выбирала не я, а бутылочка, вертящаяся по кругу на школьных вечеринках, или рука ведущего в «кис-брысь-мяу». Эти поцелуи были ненастоящими, суррогатными, пластмассовыми. «Толик, или как тебя там, я тебя сейчас поцелую, только, бога ради, убери свой язык подальше», – вот что обычно жужжало в моей голове, когда малознакомое лицо наклонялось ко мне, обдавая запахом табака и мятной жвачки.

Но сейчас все мысли, как после взрыва, разнесло в стороны. Не осталось ничего, кроме чувства сладкой опьяняющей тревоги, словно я стояла на краю обрыва, смотрела вниз и знала, что еще мгновение – и я прыгну. Адреналин проникал в артерии, звуки улицы куда-то исчезли, мои пальцы переплелись с его пальцами.

Я подняла глаза.

– Стефан… – выдохнула я. Его имя скользнуло по моим губам мягко, глухо, как полоска бархата. Я плохо контролировала интонации голоса, и, кажется, его имя прозвучало как приглашение. Которое он, не раздумывая, принял. Его губы легли на мои, прижимаясь, обволакивая, стирая остатки прозрачной помады. Мне понравилась эта решительность. Я слушала бурю, которая поднималась во мне, и целовала этого парня так, как еще никого никогда, как вдруг…

Вдруг я почувствовала, что он остановился. Мои губы продолжали двигаться, но он не отвечал. Я расцепила пальцы, которые почему-то оказались сомкнутыми за его спиной, а не на плечах, открыла глаза и… застыла от ужаса.

Я стояла под козырьком подъезда и держала в объятиях саму себя. Я держала в объятиях свое тело, которое было без сознания, руки которого только что безжизненно повисли, голова которого свесилась на бок, выронив из-за уха волну темных волос. Я, испуганная до смерти, находилась в теле Стефана, сжимая его руками – мое! – пустое, неподвижное тело.

* * *

Прошла то ли минута, то ли десять, а может быть, целая вечность. Я была ошеломлена каскадом новых ощущений: джинсы не обтягивают бедра, а сидят свободно, куртка на плечах непривычно тяжелая, на ногах невероятно удобные ботинки, гораздо удобней сапог на высоких каблуках.

«Господи милосердный! Я в теле Стефана!»

Снежный вихрь обдал нас снегом, сбивая с ног. Я еле-еле удержала на ногах тело Стефана и свое обмякшее тело. Я прижала его к стене, усиленно соображая, что делать дальше. Дышит ли мое тело, где сейчас сознание Стефана и – Матерь Божья! – вернусь ли я обратно?!

Из темноты вынырнули двое, прошли мимо и исчезли в глубине подъезда, даже не глянув в нашу сторону. Я представила, как мы выглядим со стороны: тип в толстой куртке жмет к стене какую-то черноволосую девицу, кого этим удивишь… Как только стих звук шагов, я схватила свою болтающуюся руку, чтобы нащупать пульс на запястье, и, к своему ужасу, не смогла его найти. Тогда трясущимися руками начала расстегивать молнию на своей куртке, пытаясь добраться до горла и нащупать пульсацию сонной артерии. Прижалась ухом ко рту. Тихое дыхание коснулось моего виска, под пальцами на шее шевелился пульс. Я зажмурила глаза изо всех сил и зашептала, обращаясь ко всем святым и чертям сразу: «Пожалуйста, верните меня, я не хочу всего этого, пожалуйста, я не хочу…» и тут же провалилась в темноту, растекшуюся вокруг так неожиданно, словно кто-то щелкнул выключателем.

Мгновение спустя я почувствовала невероятное давление: что-то прижимало меня к стене так, что ребра едва не хрустели. Я открыла глаза и повторила в сотый раз: «Пожалуйста, я не хочу»…

Стефан стоял напротив, притиснув меня к стене и низко опустив голову. Одна его рука больно сжимала мое запястье, а другая все еще была на моем горле, впившись пальцами в ямки под подбородком… я еле дышала.

Он мгновенно отдернул руки, глядя на меня с тревогой, и был бел как бумага. Он ничего не помнил. И ничего не понимал.

– Лика… – начал он. – Я, кажется…

Он был напуган не меньше моего. Но я была не в состоянии сказать ему то, что следовало: «ты не виноват, это все я», «ничего такого не случилось», «ты не сделал мне больно». Я вообще была не в состоянии говорить. Меня переполняло отчаяние. Если бы внутри меня существовал город, то сейчас его бы просто сровняло с землей, со всеми его домами, улицами и мостами… Его бы просто стерло с лица земли.

Твердь под ногами качнулась, как в лифте: я медленно погружалась в свой персональный ад.

* * *

Я бежала по темной улице, едва разбирая дорогу. Наверное, так летит сквозь лесную чащу перепуганная насмерть птица: не чувствуя усталости и боли, вне времени и пространства, без всяких мыслей – только хрип и хлопанье крыльев.

Дальше, дальше от этого места, где только что подо мной разверзлась земля и рука какого-то невидимого демона ухватила меня за лодыжку!

Я бежала, пока могла дышать, потом морозный воздух сделал свое дело: грудную клетку словно стеклом набили, и я рухнула на обледеневшую скамью в каком-то незнакомом парке. Дыши, Лика Вернер, дыши. Пейзаж, пространство, предметы – все постепенно начало обретать очертания. Черный металл скамейки, мой оранжево-красный шарф: один конец чудом цепляется за шею, другой – болтается у самой земли, разбитые ладони, разорванные на коленях джинсы…

Я – запертая в милицейской машине, в теле арестованного мужика, – это все было реальностью, все до последней детали! Тогда я смогла обмануть себя, смогла убедить себя, что все это было посттравматическим бредом, хотя и до чертиков реальным. Но не в этот раз.

Снег таял на шее и лице и сползал ледяными струями за шиворот. Слезы текли по щекам, так что, когда я наконец добралась домой, на моем бесцветном, распухшем лице не осталось ни капли косметики.